Глава 14. О СУМАТРАНЦАХ
По плодам их узнаете их.
Евангелие от Матфея 7:16
Спустившись с гор, поросших густыми живописными джунглями, мы снова оказались на равнинной части Суматры. Мы пересекали город за городом, шагали вдоль обширных мусорных свалок, мимо одинаковых безликих строений. Километры дороги, зажатой между двумя стенами пальмовых плантаций, мы преодолевали на попутном транспорте. Города утомляли и разочаровывали. Не добавляли позитива и местные жители, которые, словно сговорившись, уже с первого дня, начали приветствовать нас фразой «Хеллоу, мистер!». Причём произносилась эта фраза громко, и как можно ближе к нашим ушам. Поначалу, это нас забавляло. На улицах ко мне подбегали молодые люди и кричали в ухо: «Хеллоу, мистер-р!», после чего, широко улыбались, заглядывая мне в глаза. В первые дни я даже отвечала: «Хеллоу, но я не мистер-р, а миссис-с». Дня через четыре я уже говорила: «Сам ты мистер», а через неделю просто, не глядя на них, продолжала свой путь. Несмотря на то, что уж Дима-то действительно был «мистером», его эти вопли тоже выводили из себя. Он хмуро смотрел прямо перед собой и ускорял шаг каждый раз, когда нас настигал какой-нибудь местный крикун. Нужно было срочно уезжать с Суматры. Никаких больше пеших прогулок, только автостоп, и чем быстрее, тем лучше. Сменяя машину за машиной, мы проехали половину острова.
Закат застал нас посреди населённого пункта, из которого мы не успели выйти засветло. Поэтому мы обратились к аборигенам с вопросом: «Где здесь можно переночевать?», а они, вместо ответа, повели нас к местному учителю английского, хотя вопрос я задала по-малайски. По пути к дому нам рассказали о том, что учитель, по совместительству, является местным политическим деятелем, а также бизнесменом, у него есть свои плантации масличных пальм. Жил этот выдающийся человек в большом кирпичном коттедже. Он очень обрадовался нашему приходу, и сразу предложил поесть и попить кофе. Когда мы отказались от протянутых нам сигарет, учитель начал курить сам, выпуская мне в лицо одно дымное облако за другим, полагая, видимо, что мы отказались от этого удовольствия исключительно из вежливости. Между двумя длинными затяжками, он пригласил меня провести для его студентов урок английского завтра вечером. На что я ответила, что мы хотим поскорее добраться до острова Ява, и, к сожалению, с рассветом будем вынуждены продолжить наш путь. Что-то во внешности и манере поведения этого человека мне категорически не нравилось, и в доме его задерживаться не хотелось. Что-то выдавало в нём расчётливого дельца, а это совсем не согласуется с профессией учителя. На всякий случай, чтобы убедиться, что я правильно поняла то, что мне о нём говорили (всё-таки мой малайский ещё далеко не так хорош), я переспросила по-английски:
− Вы действительно имеете какое-то отношение к правительству и занимаетесь пальмовым бизнесом?
− Да-а, – с серьёзным видом произнёс учитель. – Я занимаю высокое положение в этом городе и у меня действительно есть плантации масличных пальм. Они приносят хороший доход.
− А как Вы относитесь к тому, что ради этих пальм на острове вырубили почти все джунгли?
− Какая чушь! – на его лице появилась натянутая улыбка. – Пальмы растут только вдоль дорог, их совсем немного. На Суматре полно джунглей.
− Но мы проехали уже пол-острова, и повсюду видим только эти пальмы. Говорят, животным больше нечего есть – лесов не осталось.
− Вас дезинформировали – джунгли вырублены не более, чем на километр от дорог, животные от этого не пострадали. Заберитесь в горы, туда, где нет дорог – там сплошные джунгли.
− Мы заходили на двадцать километров вглубь плантаций, и они на этом не кончались.
− Этого не может быть. Просто вы шли вдоль дороги, – фальшивая улыбка не сходила с лица учителя.
Он мне окончательно разонравился. Его жена – спокойная, симпатичная индонезийка в хиджабе, принесла поднос с кофе и аккуратно сервированной едой на четыре персоны. Она скромно улыбнулась, и, поставив поднос у ног своего мужа, села на пол. Хозяин пригласил нас ужинать.
И что теперь делать? Мы у него в гостях. Но учитель явно обманывает нас! Встать и уйти? Нет. Лучше я смирюсь с собственным лицемерием по отношению к хозяину, чем обижу хозяйку, не попробовав приготовленную для нас еду. Коротко посоветовавшись по-русски, мы с Димой решили сразу после ужина вежливо откланяться. В этот момент раздался стук в дверь. На пороге появился симпатичный парень лет двадцати, с длинными чёрными волосами, собранными на затылке в хвостик.
− Здравствуйте, дядя, – поздоровался он по-английски, обращаясь к учителю.
− Это мой племянник Джохан, – вполголоса сказал мне хозяин, и, уже громко, обратился к Джохану: – Заходи, присоединяйся к нашему ужину. У меня, как раз, гости.
Джохан производил хорошее впечатление – он был открытым, жизнерадостным, и отлично говорил по-английски. Он сразу пригласил нас переночевать у него дома, и мы с благодарностью согласились.
− Но вы можете остаться на ночь здесь – у меня большой дом, – сказал учитель.
− А у меня – маленький дом, зато я уже освободил в нём комнату для вас! – сообщил Джохан.
− Мы сегодня очень устали, и если у Джохана уже есть для нас готовое место, мы переночуем у него. Не хотим доставлять вам лишних хлопот, – ответила я, обращаясь к учителю.
Мы поблагодарили за гостеприимство хозяина и его жену, и отправились с Джоханом к нему домой. Не отвлекаясь на разговоры, парень проводил нас в маленькую комнатку, видимо, его собственную спальню, и, пожелав нам спокойной ночи, сказал, что поговорить мы успеем и завтра, а сейчас – нам нужно отдохнуть с дороги. Туалет во дворе, фонарик на тумбочке.
Спали мы хорошо. Утром, выйдя в гостиную, мы увидели Джохана, играющего с маленьким пятнистым зверьком, явно принадлежавшим к семейству кошачьих. Зверёк резвился, как обычный домашний котёнок, но и его расцветка, и его необычные, чёрные глаза, выдавали в нём детёныша джунглей. Слишком маленький для леопардёнка, возможно, это детёныш виверрового кота.
− Доброе утро, Джохан!
− Доброе утро, путешественники!
− Кто это у тебя?
− Котёнок. Мама нашла его недавно у нас в саду – наш участок граничит с джунглями. Видимо, он заблудился в лесу, а с нашей кухни пахло едой. Вот он и пришёл на запах.
− Как его зовут?
− Пока никак. Может, вы придумаете ему имя?
− О! С удовольствием! – мы с Димой принялись обсуждать варианты, и остановились на кличке Тишка. Сейчас малыш недостаточно грозен для такого звучного имени, но когда котёнок вырастет до размеров уссурийского тигра, имя будет подходить просто идеально. Мы озвучили Джохану выбранный вариант.
− Чиска? – переспросил парень.
− Нет, Тишка.
− Чисшка?
− Тишка. Т. И. Ш. К. А.
− Ч. И. Ш. К. А. Чишска?
Да. Похоже, индонезийскому произношению не по зубам мягкие русские Т и Ш. Придётся придумывать другое имя. Пусть будет Барон.
− Барон, – чётко произнёс Джохан. – Хорошо, пусть будет Барон. Правда, Барон – это обычное индонезийское имя. Моего друга зовут Барон.
Так котёнок обрёл новое имя. Джохан сказал, что планирует выпустить его на волю, когда малыш достаточно окрепнет, чтобы самостоятельно выжить в джунглях. За завтраком мы узнали, почему Джохан освободил нам свою комнату вчера вечером, ещё до того, как познакомился с нами. «Примерно полгода назад, здесь проезжал один велосипедист. Он был из Европы. Уже много месяцев он ездил один по разным странам, на ночлег останавливался у местных жителей и ни разу за всё время путешествия не переоделся. Его одежда изорвалась и испачкалась, но он всё равно не менял её. Когда он проезжал через этот городок, я предложил отдать ему свою одежду. Он отказался, сказав, что ему нравятся его лохмотья. Так мы и подружились. Он остался ночевать в моём доме – я тогда освободил ему ту же комнату, что и вам. Я показал ему свой сад, и ему очень понравилось там. Я называю свой сад «Моя Гималая». Сейчас мы в доме моих родителей, и рядом с домом – их сад. Я свой купил несколько лет назад – здесь все ровные участки давно заняты под масличные пальмы или озёра для разведения рыбы, а под сады простым людям, вроде меня, остаются только крутые склоны холмов, на которых невозможно работать при помощи тяжёлой техники. Тому велосипедисту так у меня понравилось, что он пообещал вернуться сюда вместе с женой, если он когда-нибудь женится. И вот вчера ко мне зашёл сосед, и говорит: «Там твой путешественник с женой вернулся. Мы его к твоему дяде отвели». Конечно, я обрадовался, и сразу приготовил им свою комнату, а потом побежал к дяде. И обнаружил, что они – это вы. И я этому тоже очень рад. У меня есть фотография того велосипедиста в альбоме».
У Мистера Мучсина в школе тоже был фотоальбом, в котором мы видели парня на велосипеде в очень старой одежде. Вдруг, это он и есть? Точно! Тот самый европеец. В той же самой дырявой толстовке. Как тесен мир.
− Джохан, а твой сад далеко отсюда? – спросила я.
− Вы хотите посмотреть! – обрадовался парень. – Нет, не далеко, километров восемь по дороге. Если пожелаете, можем прямо сейчас сходить.
И мы, пересмотрев наше решение как можно скорее пересечь Суматру, отправились в сад Джохана. По пути он показал нам пальму, плоды которой перемалывают и замачивают в воде. Если в этот настой опустить покрашенную ткань, краска закрепится и никогда больше не отстирается. Так в Индонезии по сей день изготавливают батик. Также плоды этой пальмы улучшают пищеварение. Но вообще, они твёрдые и невкусные.
Мы шли часа два, часто останавливаясь, чтобы посмотреть на диковинные растения, на рыбу, которую выращивают в озёрах, просто полюбоваться видами, и, в конце концов, достигли подножия искомого холма.
− Мы пришли, – сказал Джохан. – Теперь нужно только подняться вверх по этому склону, метров на сто. Это уже мой сад.
Склон был действительно крутой – круче сорока пяти градусов, точно. Возможно – все шестьдесят.
− Мы с братьями и мамой расчистили склон и засадили его коричным деревом, какао, папайей, между деревьев посадили овощи. Здесь тяжело работать, но урожаи хорошие. На прибыль от продажи первого своего урожая, я купил мотоцикл.
− Джохан, а что вы делаете с какао-бобами? – поинтересовался Дима, через меня.
− Продаём на шоколадные фабрики.
− Нет, как вы их сами используете?
− Никак. Только на фабриках умеют делать шоколад. Мы лишь съедаем мякоть, сушим бобы и сдаём их на фабрики.
− Какую мякоть вы съедаете?
− Вы что, никогда не пробовали плодов какао?
− Нет. В России какао не растёт.
− Пойдёмте, наберём несколько плодов какао и папайи, поднимемся в мою хижину, и там вы всё это попробуете.
Хижина стояла на маленькой рукотворной террасе. Это был деревянный домик размером два на два метра, возвышавшийся над землёй на четырёх сваях. На двери мелом была аккуратно выведена надпись: “My Himalaya”.
Разложив фрукты под домом – на настиле между сваями, Джохан разрезал ножом один из плодов какао. Внутри твёрдой оболочки оказалась нежная белая мякоть.
− Внутри этой мякоти вы найдёте какао-бобы. Они сейчас несъедобны. Просто так отделить их от мякоти нельзя – она очень скользкая и крепится к бобу тонкими волокнами. Нужно взять пальцами комочек, положить его в рот и сосать, пока во рту не останется один только какао-боб. Смотрите! – Джохан запустил пальцы в мякоть, вытащил белоснежный комочек размером с мячик для пинг-понга, и положил себе в рот. Через несколько секунд он выплюнул на ладошку светлый овальный боб. – Теперь мы положим это где-нибудь здесь, и, когда боб почернеет, я отвезу его на фабрику.
Мы присоединились к дегустации какао-мякоти, и пришли от неё в восторг. Немного кисловатая, она всё же была сладкой и вкусной. По консистенции она напоминала крем. Какао-бобы при раскусывании неожиданно оказались внутри фиолетовыми. Доев содержимое одного плода какао, оставшиеся два мы получили в подарок. Очередь дошла до папайи. Этот жёлто-зелёный фрукт рос гигантскими гроздьями на стволах деревьев, а по вкусу и внешнему виду немного напоминал ароматную дыньку. Внутри папайи обнаружились маленькие чёрные семена, которые я тут же решила попробовать. Слишком твёрдые. Помню, когда в Китае нас впервые угостили маракуйей, я принялась жевать толстую твёрдую кожуру, приняв слизистую мякоть с косточками за что-то несъедобное. Китайцы расхохотались, глядя на меня, отобрали маракуйю, и показали, что эта неаппетитного вида мякоть – и есть самое вкусное в данном фрукте. Теперь друг Джохана, сопровождавший нас, показывал мне знаками, что косточки у папайи совсем несъедобные. И есть надо мякоть. Да я знаю. Просто попробовать захотелось.
В саду Джохана действительно было здорово. Вид со склона холма открывался отличный, можно было увидеть даже участки нетронутого леса. На одном из высоких деревьев, растущем посреди джунглей на склоне другого холма, висело огромное пчелиное гнездо. Интересно, каков на вкус тропический мёд? Наверняка, здесь промышляют местные бортники, уж индонезийцы-то не упустят возможности подзаработать.
– Джохан, а как в Индонезии добывают мёд?
– Пчелиные гнёзда в джунглях находят, и поджигают. Пчёлы улетают, и весь мёд достаётся сборщику.
– Но это ужасно!
– Ужасно, зато прибыльно. Раньше так не делали. У нас и сейчас есть старики, которые могут провести рукой перед гнездом, и пчёлы успокоятся, разрешат взять немного своего мёда. Молодёжь так не умеет. Вот и поджигают…
Часы показывали полдень, самое время возвращаться – у нас с Димой было запланировано на сегодня пересечение экватора, находившегося в паре десятков километров отсюда. На обратном пути Джохан завёл нас к одному дому, стоявшему на бетонных сваях посреди искусственного озера. «У хозяина этого дома была мечта – открываешь на кухне окно, закидываешь в него удочку, и вытягиваешь большую рыбину. И сразу на сковородку её! − Джохан засмеялся. – Пойдёмте, рыбу покормим». Оказалось, что озеро населено крупными красно-белыми, с чёрными пятнами, рыбками. Когда парнишка, кормивший рыб, опускал с мостика руку с гранулированным кормом, вода вокруг его руки буквально вскипала – рыбки набрасывались на еду, и на ладошке кормящего в считанные секунды не оставалось ни одной гранулы.
− А чем эту рыбу кормят, – поинтересовалась я.
− Рыбой. Маленькие рыбки, на которых нет спроса, перемалываются в кашу вместе с костями и чешуёй, из этого делают гранулы.
− Мне рассказывали, что в России из этого делают «крабовые палочки» и продают их в рыбных отделах супермаркетов. Можно, я попробую покормить рыбок с руки?
− Конечно!
Скользкие рыбины толкались и норовили выскочить из воды, только бы пробиться к моей ладошке, погружённой на пять сантиметров в коричнево-зелёную муть этого озера. Было забавно. Если не принимать это действие за каннибализм, и забыть о том, что ежедневно эти милые рыбки съедают по сорок килограммов своих собратьев, а сами закончат свою недолгую жизнь на сковородке, кормёжка рыбок может даже доставить удовольствие.
Уже подходя к дому Джохана, мы увидели простыни, на которых вдоль дороги были разложены какао-бобы. Какие-то явно лежали здесь давно – бобы были тёмно-коричневыми, и мусор на их простынях был хорошо заметен – камешки, куриный помёт, тараканьи крылышки. Другие, очевидно, совсем недавно увидели солнечный свет – они были бежевыми, и простыни между бобами были сравнительно чистыми. Любопытно, на шоколадных фабриках моют какао-бобы перед тем, как делать из них какао-порошок? Ведь если бобы помыть, потом их снова придётся сушить… Моют или не моют? Это не риторический вопрос, а вопрос того, буду я ещё когда-нибудь есть шоколад или нет.
− Джохан, а какао-бобы моют на шоколадных фабриках?
− Понятия не имею. Мы не моем – сдаём, как есть, а что там с ними дальше делают, мне не известно.
С этими словами моя горячая любовь к шоколаду угасла. Долго ещё, при взгляде на шоколадные конфеты, в моей памяти будут всплывать эти останки тараканов, которых зажравшиеся индонезийские курицы не потрудились доесть.
На прощание Джохан подарил нам дюжину сушёных початков кукурузы, а его соседка – несколько пышных веточек рамбутанов. Кукурузу вместе с плодами какао мы упаковали в провизионный мешок, а рамбутаны, с которых, по причине их невероятной сладости и липкости, невозможно было согнать всех муравьёв, пришлось привязать снаружи, к лямке Диминого рюкзака. «Рамбут» по-малайски означает «волосы», а «рамбутан» − это, соответственно, «волосатик». Плоды называют так за их внешний вид – ярко-красные, круглые, размером со среднюю сливу, и покрыты множеством длинных упругих волосков, торчащих во все стороны. Когда мы покидали городок, вслед нам, кроме привычных «Хеллоу, мистер!», раздавались детские приветствия: «Хеллоу, мистер рамбутан!», сопровождаемые дружным смехом. Джохан с семьёй остался дома, а мы отправились дальше. Мы предлагали Джохану поехать с нами, но он отказался, как и все те, кому мы делали такое предложение прежде. «Я раньше в Джакарте учился, работу там нашёл неплохую, но мама позвонила, сказала, что отец болен, а одной ей семью никак не прокормить, – ответил нам Джохан. – Мне пришлось вернуться ради неё. Я не могу никуда уехать, хотя и очень хочу. Иногда я так устаю от всего и всех, что ухожу в свой сад на несколько дней. Живу в своём домике, слушаю тишину… А потом, с новыми силами, возвращаюсь сюда помогать маме». Эх, Джохан, как много матерей нуждается в помощи своих детей, и как мало детей, готовых перечеркнуть свою жизнь ради родителей. В чём проявляется большая воля – в способности идти своим путём, или в способности отказаться от мечты ради другого человека? Думаю, как обычно, у каждого человека на этот вопрос найдётся свой ответ.
Больше у нас не было причин задерживаться на Суматре. После пересечения большой вывески, прибитой к переходному мосту: «You cross the equator» («Вы пересекаете экватор») мы оказались в южном полушарии планеты Земля. Вынуждена признать, пока оно не особенно отличалось от северного полушария. Всё так же однообразны были города, которые мы пересекали пешком, чтобы поймать попутку до следующего города. Всё так же вдоль дороги тянулись бесконечные заросли масличных пальм. Всё так же нам помогали люди, ничего не знавшие о нас. Они нас подвозили, угощали едой, искренне улыбались, навсегда оставляя след в нашей памяти. Удивительно, но к тому времени у нас с Димой уже появилась общая память. Слишком долго мы не отходили друг от друга. Иногда я находила в своей голове Димины мысли, и, как ни странно это звучит, Димины воспоминания. Как-то раз, из-за этого даже произошла забавная история: я рассказывала кому-то о том, что моя прабабушка выжила во время голода в России только благодаря тому, что спрятала в подполе мешок семечек (остальное забрали коммунисты – кормить горожан). Каково же было моё удивление, когда Дима сказал, что это произошло с его, а не моей прабабушкой. Видимо, это какой-то побочный эффект «психологической совместимости». Говорят, многие пары, отправившись в длительное путешествие супругами, возвращались из него врагами, разводились, и никогда больше не хотели видеть друг друга. У нас всё складывалось иначе. Постепенно, мы «срастались», разделяя радости и горести, богатство и бедность, которые сменяли друг друга очень часто: есть в кармане деньги на визу – богатство, нет денег – бедность. Долго не ешь и не спишь – горесть и болезнь, хотя бы раз в день наедаешься и высыпаешься – радость и здравие. При условии, конечно, что тебя не кусают малярийные комары и не достают любопытные полицейские. Но это так, к слову.
Последним, кто подобрал нас на трассе этого острова, был водитель, который ни слова не знал по-английски, а потому знакомились мы в кабине его грузовика посредством моего слабенького малайского. Наши с ним диалоги выглядели примерно так:
– Дорога ква-ква-ква пешком? – спрашивал он.
– Да, пешком, – отвечала я.
– Ква-ква-ква Россия?
− Россия пешком.
− О-о-о. Ква-ква долго?
− Семь месяцев.
− О-о-о. Ква-ква-ква без денег?
− Да, без денег.
− Ква-ква-ква кушать?
− Кушать. Эх, кушать – хорошо, – ответила грустно я.
Уже несколько раз бывало, что нам задавали вопрос, в котором мы не понимали ни слова, кроме «кушать», и здесь было два варианта: либо нас спрашивают о том, голодны ли мы (ответ «да»), либо же нас спрашивают о том, ели ли мы (ответ «нет»). А так как я не знала, как сказать «не могли бы вы перефразировать ваш вопрос?» по-малайски, приходилось как можно выразительнее говорить «кушать – хорошо». Славный водитель правильно понял меня и завёз нас в придорожную кафешку покушать. Но на этом его вклад в успешное продолжение нашего путешествия не закончился. Когда мы доехали до городка, являвшегося конечным пунктом маршрута нашего водителя, он попросил наш блокнотик, и пригласил зайти в офис его начальника. Начальник знал несколько английских слов, и нам с ним даже удалось немного поговорить. Начальник был рад тому, что водитель завёз в такую глушь путешественников – белых людей в этих краях можно увидеть только по телевизору. И для него будет честью, если мы останемся ночевать у его родственников, а на утро примем в подарок два билета на автобус до Джакарты. Мы, разумеется, с благодарностью согласились. Попрощавшись с водителем грузовика, мы подарили ему на память двухрублёвую юбилейную монетку с «дорогой жизни» блокадного Ленинграда, на которой изображён был такой же, как и тот, на котором мы сюда приехали, грузовик. Водителю монетка очень понравилась.
Пока мы отмывались от дорожной пыли, кто-то пустил слух о том, что в доме родственников начальника гостят иностранцы, так что, когда мы вышли в гостиную, то обнаружили несколько десятков индонезийцев с детьми, как бы случайно заскочивших по разным делам. Все сделали вид, что очень удивились, обнаружив нас здесь, а потом, вдруг вспомнили, что у многих с собой есть фотоаппараты или телефоны с камерами, и как удачно, что есть повод сфотографироваться. Мне всучили какого-то младенца, удивлённо взирающего на меня из своих пелёнок, и сфотографировали на телефон. Потом нас усадили на пол, окружили со всех сторон, и перефотографировали на несколько камер, в конце предложив ещё и на наш фотоаппарат всех снять. С каждым кадром выражение Диминого лица становилось всё более и более убитым. Нет, нужно завязывать с этой порочной практикой – фотографироваться на каждом углу. Надо быть скромнее. К концу фотосессии подошёл местный учитель английского. С умным видом он задавал мне вопросы стандартного типа, и, я, как всегда, отвечала на них развёрнуто, с подробностями, чтобы донести до людей сведения о том, что не на деньгах зиждется мир, и что доброта человеческая победит любые козни приспешников Люцифера. О, как серьёзно хмурил лоб учитель, кивая во время моего повествования! Мне даже показалось, что его серьёзность вызвана тем, что он увидел бытиё в новом свете. Но нет, оказалось, что хмурил лоб он исключительно потому, что ничего не понял из того, что я говорила. Когда зрители попросили его перевести всё, о чём я рассказывала, он начал пороть такую чушь, что мне стало стыдно за него, как за учителя. Я не стала позорить его при посторонних людях и поправлять его перевод, но разговаривать о серьёзных вещах со случайными людьми впредь не стану. Я в эти разговоры душу вкладываю, а он «перевёл», что после того, как мы приплыли из Сингапура, у Димы украли паспорт, и теперь нам необходимо попасть в посольство России в Джакарте, минуя полицейские посты, так как у Димы теперь вообще нет документов. Да я ни слова ни про Сингапур (в котором мы не были), ни про паспорт не сказала! Вот такие бывают учителя английского… А когда я преподавала черчение в России, учительницу физкультуры в том ПТУ, где я работала, повысили до учительницы географии. Неужели такое безобразие по всей планете творится? И это мы называем ОБРАЗОВАНИЕМ? Больная тема.
Утром, за час до прибытия автобуса, начальник отвёз нас в большую столовую, где попытался заказать нам какое-то мясо.
− Нет, нет, спасибо, мы не едим мясо, – сразу запротестовала я.
− Что?
− Му-у-у – не надо, хрю-хрю – не надо. Спасибо.
− Это не му-у-у, и не хрю-хрю! Это мяу! – все, кто слышал наш диалог, захохотали, а раздающий еду мужчина, погрозил начальнику пальцем.
− Мяу тоже не надо, – смеясь, ответила я.
Днём автобус останавливался, чтобы пассажиры могли подышать свежим воздухом – внутри этой тесной консервной банки было очень душно и жарко. Низенькие индонезийцы, очевидно, страдали не так сильно, как мы – развалившись на узких сидениях, они курили, с наслаждением втягивая в себя дым дешёвых сигарет, и выдыхая его в салон автобуса. Мы же, уперевшись согнутыми коленками в середину впередистоящего кресла, постоянно ёрзали на своих местах в безуспешных попытках втиснуть большие европеоидные тела в эти креслица. На каждой остановке мы выползали из салона, отходили от пропахшего бензином и сигаретным дымом автобуса метров на десять, и прятались в первую попавшуюся тень – активно дышать и разминать одеревеневшие спины и то, что расположено непосредственно под ними. В один из таких моментов к нам подошла девочка лет двенадцати:
– Здравствуйте! Меня зовут Сиска! Вы туристы? Откуда вы?
– Здравствуй Сиска! Мы – путешественники из России! – ответила я, сдерживая смех. Произнести имя «Сиска», не засмеявшись, оказалось не так просто. Я широко улыбалась, в мыслях убеждая девочку никогда не ездить в Россию.
– А чем отличается турист от путешественника?
– Туристы ездят по путёвкам, им помогают туроператоры, они останавливаются в отелях и летают на самолётах, а путешественники странствуют самостоятельно, там, где хотят, а не там, где есть отели. Туристы путешествуют с деньгами, и смотрят на то, что им показывают за эти деньги, а мы сами выбираем, что смотреть. И мы выбираем смотреть на правду. Когда люди узнают, что у нас нет денег, они уже не заинтересованы обманывать нас – знают, что мы ничего у них не купим. Итак, мы видим гораздо больше, чем туристы. Мы видим искренние улыбки. Люди улыбаются нам потому, что рады нас видеть или потому, что мы смешные, но уж точно не потому, что мы им платим, или можем заплатить.
– Нет, вы не смешные. Просто, хочется улыбаться, глядя на вас. Вы же тоже улыбаетесь.
– О! Улыбка – лучшее лекарство от всех болезней и лучший документ. Без улыбки мы бы так далеко не забрались.
– А почему вы едете в автобусе, если у вас денег нет?
– Нам добрые люди подарили билеты до Джакарты, сказали, что пешком мы не дойдём. Мы бы дошли, но на автобусе – гораздо быстрее.
– Ух ты! Пойду маме расскажу!
Девочка убежала под навес, где её мама торговала печенюшками, содовой и другой снедью, пользующейся популярностью у пассажиров, а мы продолжили разминку. Через минуту Сиска вернулась, со словами:
– Пойдёмте к маме, она вас зовёт!
Мама, озаряя нас той самой искренней улыбкой, предложила нам выбрать всё, что мы хотим, из ассортимента её магазинчика. В подарок. Мы смутились, а Сиска уже начала складывать в пакет арахисовое масло, какие-то джемчики, булку хлеба…
– Берите, выбирайте ещё! – девочка протянула мне уже достаточно увесистый пакетик.
– Что вы, спасибо большое, но и этого много.
– Нет, это почти ничего, берите ещё! – добавила мама.
Я взяла ещё одну баночку арахисового масла. Нам оно не особо нравится, но штука очень питательная. Можно наесться парой бутербродов с ним.
– Вот, теперь у нас всё есть. Спасибо вам огромное. Нам этой еды дня на три хватит! – я поклонилась маме девочки.
– Да на здоровье! Для меня удовольствие помочь вам, – ответила мама.
Когда мы уже подходили к автобусу, Сиска снова догнала нас. На этот раз у неё подмышкой была большая красивая жестянка с печеньем.
– Мама сказала, что вы совсем мало выбрали, и это тоже вам в подарок от неё!
– Спасибо тебе, Сиска, – ответила я, принимая банку с печеньем. – Счастья тебе и твоей маме, вы очень добрые люди.
Жестянка занимала много места, но мы утрамбовали-таки её в рюкзак. Ну вот. То совсем без еды, то провизия в рюкзаки не помещается. Автобус тронулся, и, сквозь пыльное стекло, мы увидели, что Сиска с мамой машут нам. Мы помахали в ответ, и всё потонуло в облаке дорожной пыли, поднятой колёсами автобуса.
К вечеру автобус добрался до побережья Яванского моря. Суматра кончилась. Огромный паром, глотавший у причала автомобиль за автомобилем, портил весь вид на море. У берега, как всегда, плескались в волнах прибоя пластиковые бутылки и полиэтиленовые пакеты. Да когда же это кончится!
Наш вонючий автобус, зажатый со всех сторон легковушками на нижней палубе, теперь воспринимался мною, как газовая камера.
– Можно мы выйдем? – спросила я у водителя.
– Да, сейчас, все машины заедут, и можно будет подняться на верхнюю палубу.
Под скрежет задней аппарели парома, пассажиры, прихватив сумки с ценными вещами, один за другим покинули автобус. Радовала уверенность, с которой они устремились в лабиринт автомобилей. Чтобы максимально быстро выбраться на свежий воздух, нам было достаточно не отставать от них.
