Инструктор подарил нам 50 ринггит, и сказал, что прежде не встречал таких людей, как мы, и никогда не дарил никому денег. «Вы – какие-то особенные», – сказал он. «Нет, – ответила я, – это вы, люди, помогающие нам – особенные». Пока мы разговаривали, все вышли из церкви, и многие из прихожан сели за длинный стол, пить кофе. Нам тоже принесли по чашечке. На душе стало легко и радостно. Благодаря инструктору я поняла, что испытывают прихожане, когда становятся паствой. Быть в среде «своих» – это так здорово.
Ко мне подошёл Лайнел – тот самый, которому Бог телепортировал потерянные ключи в морозильник.
– Отец Юджин сказал мне, что вы с мужем вегетарианцы. Это так? – спросил он.
– Да, это так, именно поэтому вчера несчастным беднякам почти не досталось мяса – ради нас было решено сделать три блюда из четырёх – вегетарианскими, – ответила я.
– У меня есть маленький садик, где я выращиваю овощи безо всякой химии – для своей семьи, хотите, я завтра перед работой заеду к вам, завезу немного вигны и дамских пальчиков?
– С благодарностью примем такой подарок, Лайнел.
– Тогда до завтра!
Лайнел ушёл разговаривать с другими прихожанами, а к нам подошли две индианки – молодая девушка, и похожая на неё, но лет на двадцать старше, красивая женщина в сари.
– Миссис Лина, меня зовут Кавита, и мы с мамой хотим пригласить вас с мужем сегодня вечером на ужин в ресторан, – сказала девушка.
– Спасибо Кавита, мы с радостью поужинаем с вами.
Пока я допивала свой кофе, ко мне подошла ещё одна женщина и пригласила нас поужинать у неё дома, но я сказала, что мы уже приглашены на этот вечер. «Что ж, как-нибудь в другой раз» – женщина улыбнулась и тоже ушла общаться с прочими прихожанами. Я поняла, что мне срочно нужно покинуть высокодуховное общество, иначе нас пригласят ещё куда-нибудь, и, если я приму все приглашения, то мы действительно останемся в Куантане до Рождества. Залпом допив последний глоток кофе, я помыла чашку и вернулась в нашу комнатку записывать разговор с англичанином.
Это был очередной урок – живой, яркий, созданный жизнью специально для меня. Как бы его назвать? «Не… не хочу я его называть». Ведь моя привычка озаглавливать уроки здорово уменьшает их. Запоминая лишь короткую формулировку, я позволяю себе забыть сам урок. Отныне я решила не клепать очередной набор заповедей: «ни о чём не жалей», «никуда не спеши», «ничего не бойся», а усваивать уроки в том виде, в котором они приходят. Проще говоря, я решила меньше умничать и больше жить.
Позже я встретила отца Юджина, возвращавшегося в свой кабинет:
– Добрый день, Миссис Лина! (Очень мало кто из англоговорящих иностранцев способен произнести мягкое русское «Лена», у них получается что-то вроде Лээна, а поскольку мне это совсем не нравится, я стала представляться Линой – в Азии это распространённое женское имя).
– Здравствуйте, отец Юджин!
– Как вам сегодняшняя проповедь?
Ну вот. Зачем же Вы это спросили? С моего лица сползла приветливая улыбка. Поймёт ли священник то, что я отвечу? Не обидится? Я ведь ему очень благодарна, но сказать, что проповедь мне понравилась – не могу. Это будет самая настоящая ложь. Сказать бабушке, что отправилась на лыжные соревнования, хотя на самом деле поехала прыгать с парашютом – это одно. Это забота о бабушкином здоровье. Но отец Юджин, очевидно, не упадёт с сердечным приступом, если узнает, что я на самом деле думаю:
– Падре, мне жаль, но я не вижу никакого смысла ни в проповедях, ни в церквях. Бог всегда рядом с нами. Не нужно никаких пафосных речей и ярких нарядов – это лишь отдаляет человека от Бога. Вы действительно очень эффектно выглядите в ризе, но это бессмыслица! Я могу говорить с Ним дома, в лесу, на хайвэе, любыми словами. Мне не нужны посредники: Бог – в моём сердце.
– Я прекрасно понимаю всё это.
– Как же Вам тогда удаётся работать священником?
– Я собираю вместе всех тех людей, кого вы видели сегодня. Это очень важное дело. Да, они могли бы говорить с Богом дома, но тогда они, возможно, никогда не встретились бы… Видите ли, часто люди встают перед выбором – поступить по совести или поступить так, как принято. И, как это ни прискорбно, поступают чаще так, как принято, иначе было бы принято поступать по совести. И вот они приходят на мою проповедь. Они видят, что все скамьи в церкви заняты. Я говорю им о доброте, о взаимопомощи, о любви, и они видят, что все люди в церкви слушают меня. Потом сами прихожане рассказывают о каких-то событиях из их жизни, и их тоже слушают. Так они понимают, что они не одни. Они видят много добрых людей, и сами хотят быть добрыми. Теперь, когда перед ними встанет выбор: поступить по совести, или так, как делает большинство, мои прихожане поступят по совести. Именно потому, что знают, что они не одни. Знают, что в данный момент каждый из тех, кто был с ними в церкви, возможно, совершает доброе дело. Я люблю свою работу и своих прихожан и верю, что вместе мы сможем сделать мир лучше.
– Вы замечательный человек, падре. Я счастлива, что мы встретили Вас. Спасибо Вам за эти слова.
– Благослови вас Господь.
Так шли наши безмятежные дни. Когда Дима писал (а писал он почти постоянно – его музе пришлось по нраву ежедневное питание, душ, хороший сон и тишина), я, не желая отвлекать его, уходила гулять во двор или пить кофе за длинным столом. По будням в церкви было очень мало людей, только девочки из церковного хора ежедневно собирались на репетиции, да друзья падре заходили навестить его. Иногда эти друзья заговаривали со мной, и, как правило, оставляли что-нибудь в подарок. Я гуляла по церкви босиком, так как кроссовки совершенно не сочетались с моим парадно-выходным саронгом в цветочек, а другой обуви у меня не было. Одна из девушек, певших в хоре, увидев меня, воскликнула:
– Вы так похожи на Кирсти Элли!
– В Китае мне говорили, что я похожа на Аврил Лавин. (А в России – что на Елену Петровну Блаватскую, и если вы сравните фотографии этих трёх женщин, то очень сомнительно, что вам удастся найти в их внешности хоть что-нибудь общее).
– Нет, Аврил Лавин совсем не такая, определённо – Кирсти Элли! Я увидела, что Вы ходите босиком, и привезла свои шлёпанцы. Держите!
– Спасибо! Вы будете сейчас репетировать?
– Да, если хотите, можете пойти с нами – послушать.
Я давно хотела зайти послушать, и, честно говоря, специально гуляла у окон церкви каждый раз, когда девочки репетировали, чтобы лучше слышать их, но заходить внутрь не решалась, чтобы никого не отвлекать.
Рядом с трибуной, с которой падре по воскресеньям читает проповедь, стояла отличная барабанная установка, справа от неё высилась огромная колонка с мозаикой из разномастных динамиков. Напротив колонки лежали мотки кабелей, расползающихся к электрогитарам, синтезатору, усилителю, пульту и микрофонам. Одна из девочек, подключив синтезатор, принялась наигрывать незнакомую мне мелодию, а другие, достав тексты песен – вполголоса напевали их. Каждая повторяла что-то своё, но даже получившаяся какофония была приятна, так как пели девочки просто восхитительно. Спустя пару минут, в зал вошёл мужчина лет сорока в джинсах и кожаной жилетке – он оказался барабанщиком и руководителем хора. Барабанщик, как и многие из девочек, был европейцем, и раздавал указания на английском языке. Гитары так и остались стоять, прислонённые к динамику. Репетиция началась. Мягко постукивал руководитель по барабанам, девочка-клавишница легко извлекала из синтезатора нежные звуки какой-то мелодии, а девочки-хористки пели на малайском языке о Рождестве. Я снова очутилась в сказке. За малайской песней последовала классическая английская «Oh, Holy Night», и ещё ряд известных Рожественских мелодий. Юные китаянки, малайки, индианки и другие девочки, чьих национальностей я не могу определить, так душевно и искренне их исполняли, они пели столь чистыми, отлично поставленными голосами, что не заслушаться их было просто невозможно. То и дело меня пронизывал холодок восхищения, пробегая волной по всему телу с головы до ног. Вместе со словами песен в пространство выливались образы. Они вставали перед моими глазами, являя Иисуса Христа как спасителя человечества, того, благодаря которому мы всё ещё живы, и того, благодаря которому мы все спасёмся. Через эти песни я увидела огромную силу христианского эгрегора. Это реальная мощь, способная подмять под себя сознание. Способная отбить желание задавать вопросы. Любовь – сильнейшая из энергий, и сегодня, услышав эти искренние песни любви к Христу, я почувствовала, что не нужно задавать вопросы: Он нас любит! И это самое главное. Он уже умер за нас, и, если потребуется, сделает это снова, так как искренне и беспредельно любит нас.
Когда репетиция закончилась, я вышла из церкви в парящем состоянии. Плавно выплыла из неё и потекла к любимой ёлочке, переваривать то, что только что со мной произошло. Как будто я, пересекая холодный Атлантический океан вплавь, ненадолго окунулась в поток Гольфстрима, и он понёс меня на север, окутывая комфортным теплом своих быстрых вод. Как хорошо, что я помню, что мне не нужно на север, и имею силы выбраться из тёплого течения, чтобы пересечь-таки океан. Воистину, религия – опиум для народа. Но, Боже, как прекрасно они пели!
Лайнел часто заглядывал к нам, заносил различные овощи со своего огорода, и, если находилась свободная минутка, разговаривал со мной. Странный овощ под названием «дамские пальчики» очень походил на длинные зелёные перчики, и мне было искренне жаль ту даму, в честь чьих кривых пальчиков он был назван. Лайнел приносил нам новости из большого мира, и однажды вечером сообщил, что шторм не утихает, и, согласно прогнозам, в ближайшее время навигацию на восточном побережье Малаккского полуострова не откроют. Я ответила, что, в таком случае, нам пора собираться в путь – мы должны успеть добраться до западного побережья прежде, чем истечёт дозволенный срок нашего пребывания в Малайзии. «Можете не спешить, из Куантана ходит автобус до Малакки, а оттуда ежедневно ходит паром до Индонезии. Просто скажите дату, когда захотите ехать, и я на этот день куплю вам билеты», – предложил Лайнел. Мы согласились. 21 декабря, за три дня до Рождества, мы с Димой отправились в город, некогда бывший крупнейшим портом Юго-Восточной Азии. Длительное путешествие сквозь всю страну я мирно проспала в уютном глубоком кресле фирменного междугороднего автобуса.
Малакка изобиловала музеями, сувенирными магазинчиками и старыми церквями, в одну из которых мы и направились, как только обнаружили, что ближайший паром в Индонезию прибудет только завтра утром. Не имея свободного места для нашей палатки на территории церкви, падре усадил нас в машину, и отвёз на ночлег к прихожанке, специализирующейся на приёме иностранных гостей. Дама, увидев на моей груди чёрную сумочку для документов, сообщила нам о том, что чёрный цвет – это цвет смерти, и для нашей безопасности, сумочку необходимо снять. «Я подарю вам в дорогу другую – бежевую. Она уже спасла меня однажды в Риме: я приехала в Италию отдохнуть, но в первый же день у меня украли чемодан со всеми вещами. Слава Богу, деньги и паспорт с обратным билетом на самолёт находились в этой самой сумочке, висевшей тогда на моей шее. Кое-как я провела отпуск, не выезжая из Рима, и смогла без проблем вернуться домой. Я больше не собираюсь путешествовать, а вам эта сумочка ещё пригодится».
Когда утренний паром прибыл в Малакку за пассажирами, мы уже стояли у запертой решётки ворот конторы, в ведомстве которой находились как билеты на паром, так и выездные штампы в паспортах отбывающих. Толпа отбывающих ожидала открытия ворот, а мы пытались получить информацию о том, как попасть на паром без билета. Информацию о грузовых судах мы уже получили – в Малакке их не бывает вообще по причине отсутствия грузового порта. Как так получилось, что крупнейший порт Юго-Восточной Азии превратился в туристический городок в котором нет грузового порта – загадка, но наш информатор – случайный прохожий, долго уверял нас в том, что в Индонезию из Малакки можно попасть только на этом самом пароме, в очереди на который мы сейчас и стояли. Другой случайный собеседник, слонявшийся вокруг конторы, сказал, что если мы сможем поставить выездные штампы, у руководства уже не останется выбора, кроме как пустить нас на паром без билета, так как официально мы уже покинем Малайзию. Для них это будет проще, чем смотреть, как мы умираем от голода на причале, не имея возможности ни вернуться в Малайзию, ни попасть в Индонезию. Главное, попросить об этом правильного человека правильными словами. Итак, сразу после открытия конторы, смешавшись с интернациональной толпой, мы встали в очередь, путь которой пролегал через стеклянную будочку пограничников, и мимо расположенного в пяти метрах от неё столика с офицером, проверяющим билеты на паром. Наши паспорта таможенники пропечатали молча, в порядке очереди, но стоило нам добраться до столика, как у ответственного офицера появились весьма уместные вопросы:
– Где ваши билеты?
– У нас их нет.
– Почему?
– У нас нет денег на билеты, но есть индонезийские визы.
– Чтобы попасть на паром, вы обязаны купить билет.
– Даже если у нас нет денег?
– У вас обязательно должны быть деньги, чтобы купить билет – иначе в Индонезию вы никогда не попадёте.
– А что делать, если их у нас всё же нет, но из Малайзии мы уже выехали – вот наши штампики в паспортах.
– Вам придётся ждать здесь, на границе, когда у вас появятся деньги на паром.
– А можно нам поговорить с капитаном парома?
– Нет, нельзя. У вас билетов нет, и дальше этого стола я вас не пропущу.
– А можно позвать капитана сюда?
– Нет, нет, нет. Никто ради вас не побежит искать капитана, к тому же, он вам ничем не поможет. Дальше этого стола я вас не пропущу, пока вы за билеты не заплатите.
– Тогда можно поговорить с Вашим начальником?
– С ним можно. Проводите их, коллега.
В кабинет нас проводил другой офицер, слышавший весь разговор. Он, кратко изложив начальнику проблему, остался стоять у открытой двери, а нас пригласил пройти внутрь. Начальник выглядел весьма прозаично, я бы сказала, даже шаблонно – он был полным лысоватым мужчиной лет сорока пяти – пятидесяти. На паром он нас не пустил. Просто вернул наши паспорта пограничникам, которые погасили поставленные только что штампы. Жаль, что документы уже изобиловали немалым количеством штампиков, и мы не сразу заметили, что в моём паспорте на один штамп больше, чем у Димы. Неприятности от этого пограничного безобразия у нас появились несколько позже. А на тот момент мы были довольны и тем, что нас не оставили умирать от голода на причале, а позволили вернуться на большую землю.
С одной стороны, то, что нас не пустили на паром – логично и справедливо, ведь топливо дорогое, работа обслуживающего персонала – не из лёгких, сам паром изнашивается, и, рано или поздно, потребует серьёзных затрат на ремонт. Пассажиры согласны за это платить и зарабатывают деньги, если хотят переплыть пролив. Логично. Но, если бы не вся эта бюрократия, мы могли бы построить плот или лодку, и переплыть самостоятельно, никого не беспокоя – ширина пролива всего 15км. Вот вам и вопрос: если меня лишили возможности самостоятельно переправиться на тот берег, угрожая тюрьмой в случае нарушения визового режима, то что более справедливо – продолжать смиренно кормить тех, кто это устроил, или выразить свой протест в форме отказа платить за переправу? Наш ответ на этот вопрос очевиден.
Мы выяснили, что сейчас крупнейший грузовой порт на западном побережье находится возле Куала-Лумпура и называется Порт-Кланг. Туда мы и отправились. Нужно было спешить, так как официально нам необходимо было покинуть Малайзию в течение недели, а предпосылок к успешному пересечению Малаккского пролива пока не было никаких. Вышли из города, нашли место, где машинам было бы легко съехать на обочину и начали голосовать. Простояли больше часа. Кроме водителей коммерческого транспорта, никто нами не интересовался. Тогда решили идти пешком. Но один из таксистов, остановившийся в десяти метрах от нас, и уже минут пятнадцать наблюдавший за нашими действиями со стороны, догнал нас и предложил подвезти немного бесплатно.
– Мне туда совсем не по пути, но я хочу помочь вам, и километров сорок провезу.
– Что Вы, мы же понимаем, что такси – ваша работа, мы не хотим отвлекать Вас и лишать заработка.
– Видите, у меня всё равно нет пассажиров. Я, честно говоря, сначала хотел отвезти вас на автовокзал и купить билеты до Кей-Эл, и даже позвонил в диспетчерскую, но билеты на сегодня были уже все распроданы. А провезти вас сорок километров и накормить завтраком для меня будет даже дешевле. Так что я сэкономлю немного денег, – мужчина улыбнулся. – Забрасывайте рюкзаки в багажник, поехали!
Этот водитель такси, даже, пожалуй, не представляет, какой стереотип он разбил, подвезя нас и угостив свежими плюшками по дороге. За время путешествия мы много раз сталкивались с таксистами, и у нас уже сложился термин – «таксист», который мы применяли по отношению ко всем жадным до денег людям. Спасибо ему огромное не только за помощь, но и за неординарность, за то, что, даже работая таксистом, моральные ценности он оставил на первом месте. Чем, надо признать, реабилитировал в моих глазах всех таксистов мира.
Поздно вечером мы прибыли в Порт-Кланг. Вечерний намаз давно закончился, но возле старенькой мечети, к которой мы подошли в поисках ночлега, сидела группа мужчин, тихо о чём-то беседующих. Один из мужчин оказался имамом. Я обратилась к нему с вопросом, не найдётся ли на территории мечети два квадратных места под нашу палатку, на что он ответил вопросом: «Муслим?» что означает «Мусульмане?», но мне показалось, что он спрашивает «Ту слип?», то есть «Спать?». Я ответила: «Yes, to sleep», а ему, видимо, показалось, что я ответила «Yes, muslim», так как он сразу спросил у меня, почему футболка на мне с рукавами, не прикрывающими предплечья – не по Корану. Пока я придумывала, что ответить, один из мужчин, сидевших рядом с имамом, протянул нам с Димой 50 ринггит со словами: «Идите, перекусите в соседней забегаловке, а мы пока подумаем, где вас разместить». Забегаловка оказалась индийской невегетарианской кухней – даже в гарниры уже накрошили различных животных. В основном – куриц. Пришлось идти в МакДональдс напротив, в котором выбор вегетарианских блюд ограничивался сладкими пирожками и простенькими салатиками по астрономическим ценам. Скушав всухомятку по пирожку, мы вернулись к имаму. Разместить нас было решено в дешёвой гостинице, расположенной напротив мечети. На этот раз гостиница действительно оказалась дешёвой – нам достался пентхаус с тремя окнами, два из которых наглухо были забиты картонками, а третье уже лет десять не протиралось, а потому света пропускало ненамного больше, чем остальные. По полу бегали упитанные чёрные тараканы, а на стенах и потолке красовались жёлтые и коричневые потёки, говорившие о том, что нам очень повезло, что на улице нет дождя. Возможно, эта крыша нас от него не смогла бы защитить. Пришлось бы ставить палатку между кроватями. Утром, с первыми муэдзинами, мы покинули гостиницу, и снова зашли в мечеть, чтобы поблагодарить имама за ночлег и попрощаться. После этого мы направились непосредственно в порт, искать добрых капитанов грузовых судов.
То, что нам указали, как порт, не имело ничего общего с моим представлением о грузовых портах – с подъёмными кранами, бесконечными лабиринтами контейнеров и длинными причалами с пришвартованными гигантскими судами. Вместо этого был один тоненький причал, множество лодочек и катеров рядом с ним и бесконечная, растянувшаяся вдоль берега, свалка, из которой, то там, то здесь возвышались крыши эллингов (лодочных гаражей). Грузовые суда отсутствовали. Мы пошли вдоль свалки искать нормальный причал. Его не было. Возле одного из эллингов несколько крепких ребят ремонтировали катер. Один из них, видя, как мы с тоской взираем на ровный морской горизонт, в дымке над которым должен был теряться Индонезийский берег, подошёл к нам. Вытирая ветошью руки от чёрных масляных пятен, молодой мужчина представился:
– Здравствуйте, меня зовут Ли. Могу я вам чем-нибудь помочь?
– Здравствуй, Ли, мы путешественники из России, нам сказали, что здесь останавливаются грузовые суда, идущие на острова Индонезии, но мы, пока, ни одного не нашли. Да и кранов подъёмных нет. И причалов нормальных. Это правда, грузовой порт?
– Да, здесь действительно бывают грузовые суда с Индонезии, но они причаливают у пассажирского терминала, только там есть удобная площадка для разгрузки. Но на эту площадку можно попасть только через пассажирский терминал – то есть с билетом на паром.
– Может, здесь бывают частные катера или яхты, идущие на острова?
– Бывают, но они почти не останавливаются здесь. А если и останавливаются, то там же, где и паромы, – Ли внимательно изучал наши лица, на которых было написано глубокое сожаление по поводу услышанного, – у вас что, денег на паром нет?
– Нет. Мы только что из Малакки. Теперь знаем, что на паром без билета не попасть. Остаётся только грузовые суда искать, но и на них, похоже, нам путь закрыт.
– Давайте я отвезу вас к одному своему знакомому капитану в отставке. Возможно, он сможет чем-нибудь помочь.
– Возможно, он знает, где найти капитанов индонезийских грузовых судов. Да, было бы неплохо поговорить с ним.
Ли проводил нас к своей маленькой машинке (малайскому аналогу нашей «Оки»), и отвёз на ней ещё глубже в недра прибрежной свалки, где жил его знакомый капитан. Жил морской волк в деревянной лачуге на берегу моря. Парнишка, перебиравший сети на сбитой из досок дорожке, соединяющей домик моряка с дорогой, перебросившись парой слов с Ли, отправился звать капитана выйти к нам. Пожилой мужчина не говорил по-английски. Он был худощав и смугл. Длинные спутанные волосы делали его похожим на старого отшельника. Выцветшая рваная футболка и шорты дополняли это сходство. Капитан считал, что наше дело – безнадёжно. В последнее время контроль на море усилился. Даже на судах внутреннего сообщения постоянно проходят проверки, что уж говорить о международных рейсах. Никто не будет рисковать лицензией из-за нас, и не возьмёт на борт грузового судна. Даже за деньги. Сам капитан парома, может, и пустил бы нас на борт, но чтобы добраться до трапа, ведущего на паром, нам необходимо было миновать множество охраняемых дверей и ворот. А если учесть, что для активации Индонезийских виз, нам было необходимо легально покинуть Малайзию (поставить выездные штампы у пограничников), то шансов на успешную переправу у нас практически не было. Точнее, по словам капитана, не было никаких.
Ли отвёз нас обратно. Он пытался найти капитанов в кафетерии, расположенном в здании терминала, но безуспешно.
– Что вы собираетесь делать сейчас? – спросил он.
– Ждать чуда, – ответила я. – Что нам ещё остаётся?
– Здесь?
– Какая разница, где ждать чуда? Можно и здесь.
Ли улыбнулся. Он снова внимательно смотрел на нас.
– Я помогу вам попасть в Индонезию. Пойдёмте в офис, думаю, на утренний паром ещё остались билеты.
Мы молча пошли за Ли. Он купил нам два билета. Паром отходил утром на следующий день. Билеты были дорогие, но отказаться от помощи мы не смогли. Возможно, это действительно было единственным решением нашей проблемы.
– Мы не прощаемся, – сказал Ли, когда мы вышли из терминала. – Вечером я заеду вас навестить. Где вы собираетесь ночевать сегодня?
– Мы проведём ночь на причале. Будем спать под шум волн.
– Звучит романтично. Если бы я не знал, как шумно здесь бывает по ночам, и как много здесь шныряет крыс, я бы, пожалуй, одобрил ваш выбор. Встретимся полседьмого на причале! До вечера!
Ли уехал. У нас оставалось пол-дня, которые мы потратили на поиск дешёвой еды в окрестностях порта. Купили десяток яиц, попросились на кухню одной кафешки, но у них был аврал, и вовнутрь нас не пустили. Забрали только яйца, с обещанием вынести уже варёными. Вынесли. Горячими, но недоваренными – даже белок не до конца свернулся. Пообедав сырыми яйцами, мы вернулись на причал. На закате приехал Ли с женой. Протянув мне руку для пожатия, девушка представилась:
– Лина.
– Лина, – ответила я.
– Лина? – переспросила она
– Я – Лина. И ты Лина?
– И я Лина.
Мы рассмеялись.
По словам Ли, Лина очень захотела познакомиться с нами, когда он рассказал ей о нашей сегодняшней встрече. Она же настояла на том, чтобы пригласить нас на ужин в кафе. Ребята очень обрадовались, узнав, что мы вегетарианцы. Они, оказывается, пригласили нас именно в то кафе, в котором (по их мнению) готовят самые лучшие овощные блюда в городе.
После ужина Ли отвёз нас в гостиницу, от которой мы долго, но безуспешно отказывались. Мы говорили, что привыкли спать на улице, да к тому же, ребята уже сделали нам такой великолепный подарок – возможность продолжить наше путешествие, что больше нам нечего было желать. Но они были неумолимы, и ночевать мы остались в гостинице. Окна нашего номера на пятом этаже выходили прямо на хайвэй. Открыв окно, мы могли бы шваброй дотянуться до пролетающих на огромной скорости автомобилей. Не то, чтобы возникало такое желание, но уж очень близко стояло здание отеля к проходящей над городом автостраде, об этом хочется написать. Можно сказать «на расстоянии вытянутой руки», но это будет не совсем точно. Вот «на расстоянии вытянутой руки со шваброй» – точнее.
Ли с Линой проводили нас до номера, вошли, и закрыли за собой дверь на ключ.
– Давайте присядем, – предложил Ли.
Заинтригованные, мы сели на кровать, Лина – на стул у окна, а Ли – на прикроватную тумбочку.
– Я сама родилась и выросла в Индонезии, – начала Лина. – Я отлично знаю, каково это – жить там без денег. Я приехала в Малайзию на заработки. Устроилась продавщицей в магазин. Повстречала Ли. Сейчас у меня есть прекрасный муж, дом, работа. У Ли свой бизнес – небольшая фирма по ремонту лодочных двигателей. Я счастлива. И очень хочу поделиться с вами своим счастьем. Говорю всё это для того, чтобы вы не отказывались от моего подарка. Лина и Дима, вот индонезийские деньги. Мне они не нужны. Вы сможете неделю прожить на них в Индонезии, останавливаясь в недорогих гостиницах и питаясь в кафе.
С этими словами Лина протянула нам разноцветную пачку денег, на верхней купюре которой стояло число 100000 (сто тысяч). Мы с Димой удивлённо взирали на пачку. Лина засмеялась:
– Это не так уж и много. Сто тысяч индонезийских рупий – это примерно 11 долларов. Берите.
Мы взяли деньги.
Утром Ли отвёз нас к парому, предварительно угостив свежесваренным кофе. Лина пришла к самому отправлению. Ребята оставили нам на память свою фотографию с домашним адресом на обороте, на который мы отправим им потом длинное письмо с описанием нашего путешествия с момента расставания с ними и до нашего возвращения домой, а также пачку фотографий из разных стран. Мы оставили Ли и Лине на память нашу чёрную сумочку для документов, российские копеечки и олимпийский рубль. Когда мы попрощались, Ли сказал, что они будут ждать на причале, пока мы не окажемся на борту парома, чтобы убедиться, что у нас всё в порядке. «Да что может случиться? У нас же есть билеты. Теперь не будет никаких проблем», – ответила я. Как оказалось, я поспешила радоваться.
Когда подошла наша очередь показывать паспорта пограничникам, они сначала долго и сосредоточенно перелистывали их, а потом, передав паспорта одному из своих коллег, попросили нас подождать, пока остальные пассажиры пройдут паспортный контроль. Наши паспорта исчезли за дверью в конце зала, а мы вынуждены были ждать окончания очереди. Стоя. Сесть там было некуда. Разве что, на грязный бетонный пол, на который рюкзаки-то ставить было неприятно. Зал опустел. Знаете такое выражение: «под ложечкой засосало». Вот, недавно я вычитала в Интернете, что подложечье, это – где-то в подсердие, ямка под концом грудной кости. Сосёт под ложечкой – от страха или от голода. Ну вот у меня это самое и началось. Я уже знала, что такое «система», и кто для неё человек без паспорта. Находясь в окружении недружелюбных пограничников, и постоянно ловя себя на мысли, что понятия не имею, где наши паспорта, я, мягко говоря, волновалась. Дима всем своим видом выражал полную невозмутимость. Наконец нас пригласили в тот самый кабинет, за дверью которого и скрылись полчаса назад наши документы. Оказалось, что лишний непогашенный в Малакке штампик не позволял мне покидать Малайзию ниоткуда, кроме пассажирского порта в Малакке. Димин паспорт был в порядке. До отправления парома оставалось десять минут. Диме отдали паспорт, в котором уже стоял штамп отбытия, и пригласили пройти с билетом на причал. Он, конечно, никуда не пошёл. Мой паспорт лежал на столе начальника пограничников. Я почувствовала первые признаки начала истерики. Снова и снова я повторяла им, что мой лишний штампик – ошибка, что все даты в наших паспортах совпадают, просто какой-то невнимательный пограничник шлёпнул мне в паспорт лишнюю печать. Мне казалось, что они меня не понимают. За пять минут до отправления мне погасили-таки этот чёртов штамп и пустили на причал, где ещё две минуты внимательно изучали наши билеты. Как только мы вышли на бетонную платформу, в конце которой нас ждал пассажирский паром, мы увидели, что перед ним пришвартована большая деревянная шхуна с округлыми бортами, высоким носом и двумя шикарными мачтами. Матросы как раз заканчивали грузить на неё какие-то мешки. Я мгновенно забыла о том нервном напряжении, в котором пребывала последние тридцать минут. О, как много терял ржавеющий паром рядом с этой красавицей. Первым желанием было – взбежать по шаткому деревянному трапу на борт и крикнуть: «Капитан, вам матросы не нужны?». Я даже вплотную подошла к шхуне и спросила у матроса, ворочавшего мешки у леера: «Indonesia?». «Indonesia, Indonesia», – ответил загорелый моряк, и, засмеявшись, сделал приглашающий жест рукой. Мы бы с удовольствием… Но… мы стали искать глазами Ли с Линой. Их будет видно только с конца бетонной платформы. А значит, красавица шхуна пойдёт своим курсом, а мы, на скоростном пассажирском пароме, матрос которого уже явно собирался поднимать трап – своим. Мы успели помахать нашим друзьям с этого трапа. Ребята – Ли в рабочем комбинезоне и Лина – в яркой униформе с бейджиком, обнявшись, стояли на краю лодочного причала, и махали нам. «Счастливого пути!» – поймала я телепатическое сообщение от них (голоса утонули в шуме запущенного двигателя). «И вам Счастливого Пути!» – ответила мысленно я. Матросы загнали нас в трюм, подняли трап, и паром, быстро набирая скорость, покинул берег самого большого из ныне существующих континентов – Евразии.
|
