Мы, к сожалению студентов и учителя, прогостили у Мистера Мучсина всего два дня. Подарив вечером некоторым ученикам старые 10-и копеечные советские монетки, а Мучсину – рубль с Лениным, мы со всеми попрощались заранее, так как уйти планировали рано утром на следующий день. Мы вышли с рассветом, и были весьма удивлены, когда обнаружили, что нас ждут. Ребята, входившие в школьную группу быстрого реагирования, решили отвезти нас на своих мотоциклах к выезду из города. И не поленились же встать в такую рань. Вот молодцы.
Идти вдоль обочины было скучно – вместо диких джунглей, дорогу окаймляли бесконечные плантации масличных пальм, до безобразия одинаковых, посаженных ровными рядами, без цветов, без птиц, без диких животных. Не пройдя и трёх километров, мы остановились и стали голосовать, так что вскоре дорогу вглубь острова мы наблюдали уже из кабины небольшого грузовичка.
– Почему здесь нет птиц? – спросила я у водителя.
– Им здесь есть нечего... – ответил он. – Раньше, когда были джунгли, были и птицы, и слоны, и обезьяны. Сейчас здесь всё вырубили, животных вывезли в резерваты. Я слышал, что последние одиннадцать слонов ещё живут где-то на небольшом пятачке, докуда пальмовые магнаты не добрались, но им там еды недостаточно. Думаю, скоро на Суматре вообще слонов в дикой природе не увидишь.
– Но Суматра – огромный остров. Неужели возможно вырубить на нём абсолютно все джунгли?
– А слоны – огромные животные. Вы знаете, сколько слон ест? Не нужно вырубать абсолютно все джунгли, чтобы лишить слонов привычной среды обитания. Если еды не хватает, или рядом лес валят, или вода загрязнена – животные волнуются, перестают размножаться, уходят глубже в джунгли, а там уже снова масличные пальмы, плоды которых несъедобны. Старые животные умирают, не оставляя потомства. Условий для воспитания малышей сейчас практически нет.
– А Вы знаете, где примерно живут те одиннадцать слонов? Мы попробуем их найти.
– Я напишу вам название населённого пункта, после которого нужно будет свернуть, а потом – двадцать километров пешком по грунтовой дороге вглубь пальмовых плантаций.
– Двадцать километров плантаций?
– А вы думали – я шучу? Почти вся равнинная Суматра уже засажена этими пальмами. Сейчас я заеду домой, помоюсь, отдохну, а потом поеду дальше. Если хотите – будьте моими гостями.
– Да, с удовольствием.
Водитель свернул с дороги, припарковал грузовик во дворе своего дома и пригласил нас попить чаю с печенюшками, пока он моется. Напротив кофейного столика, за которым мы чаёвничали, стоял большой телевизор.
– Хотите новости посмотреть? – спросил хозяин, проходя мимо нас в банном полотенце, со стопкой чистой одежды подмышкой.
– Хотим. Интересно же, что в мире творится.
– Вы лучше их знаете, что в мире творится. Думаю, не мне вам говорить о том, что по телевизору всей правды не расскажут. Но я всё равно новости смотрю. У меня спутниковая тарелка, могу поймать почти любой канал. Наслаждайтесь! – с этими словами, он, настроив телевизор, удалился в ванную комнату.
С экрана на нас смотрел европеоид в деловом костюме и галстуке. Он сидел за столом, на котором стоял раскрытый ноутбук, и, периодически поглядывая на монитор этого ноутбука, европеоид вещал что-то совершенно нечленораздельное. Мы не понимали его речи.
– Это не английский, не французский и не немецкий, – сообщила я Диме, – не смогу перевести.
– Знакомый какой-то язык… – задумчиво ответил он.
Минут пять мы, задумчиво грызя печенюшки, смотрели на этого мужика в надежде, что покажут какой-нибудь видеосюжет, из которого станет ясно, о чём он так долго говорит. И вдруг…
– Это же русский! – воскликнули мы одновременно.
Хорошо поставленный бас диктора сильно отличался от наших с Димой голосов, а мы так давно не слышали русской речи ни от кого, кроме друг друга, что не узнали свой родной язык! Меня шокировал этот факт. Я в первые минуты искренне пыталась понять, на каком языке говорит диктор, перебирая в сознании все те языки, которые я более-менее знаю, но мне и в голову не пришло, что это может быть русский.
– Ты действительно только сейчас это понял? – спросила я Диму.
– Да… – Дима выглядел не менее шокированным, чем я.
Когда хозяин дома вышел из ванной, мы сразу же рассказали ему о том, что долго не могли понять, на каком языке эти новости, но сейчас уже разобрались, и сделали вывод, что в России ничего нового за время нашего отсутствия, не произошло. Напомнив водителю, что мы бы хотели навестить диких слонов, я протянула ему листок бумаги и ручку. Вместо названия населённого пункта, он написал по-малайски: «ПОКАЖИТЕ НАМ, ГДЕ СЛОНЫ».
– Я вас довезу почти до поворота. Там не заблудитесь, дорога одна. А вот когда дорога кончится, возможно, придётся обращаться за помощью к местным жителям.
– А там кто-то живёт? На карте нет никаких поселений. Только джунгли.
– Там уже давно нет джунглей. Уверен, вы найдёте там людей.
Меньше чем через час, мы, простившись с водителем, отправились вглубь бесконечной пальмовой рощи на поиски слонов. По дороге наше внимание привлёк единственный островок дикой растительности – одинокое высокое дерево и несколько цветущих кустов вокруг него. На этом дереве сидела стая попугаев – жёлто-зелёных, с большим оранжевым пятнышком возле клюва. Они склёвывали маленькие плодики, похожие на ягоды, брали их в лапку, и очень забавно кушали, сидя на ветке на одной лапке. Мы долго пытались их сфотографировать, но на фоне светлого неба, яркие краски попугайчиков тускнели, а так как сидели они в семи – восьми метрах над нашими головами, в кадр попадало слишком много дерева и слишком мало попугайчиков. Ни одного действительно удачного кадра не получилось. Мы отправились дальше. Когда под палящим солнцем становилось тяжело идти, мы сворачивали в рощу и сидели в тени пальм – отдыхали. Во второй половине дня мы проголодались – утренние печенюшки скорее раздразнили аппетит, чем утолили голод. Еды с собой не было, как и надежды на то, что удастся её найти. Свернув в очередной межпальмовый тенистый рядок, мы собрались было прислониться спинами к толстым стволам, но я вдруг заметила чёрный полиэтиленовый пакет, висящий на одном из обрубков старых листьев пальмы, к которой собирался прислониться Дима. Заглянув в пакет, мы обнаружили в нём бумажный свёрток с двойной порцией свежего риса. Никаких признаков присутствия хозяев пакета не было. Мы подождали минут десять, и, никого не дождавшись, слопали рис, расцененный нами, как подарок небес, поскольку, среди тысяч одинаковых пальм, к которым Дима мог бы прислониться, он выбрал именно эту, на которой кто-то сегодня утром забыл этот пакетик. В такую жару, рис, провисевший здесь дольше, наверняка бы испортился. Очередное чудо. Спасибо тебе, Вселенная.
Незадолго до заката мы добрались до некой деревушки, на которой, правда, ни дорога, ни плантации не кончались. Перед деревней, прикрывшись рядом масличных пальм, пряталась за высоким решётчатым забором поблёскивающая новенькой сталью фабрика по переработке пальмовых плодов в масло. Толстенная горизонтальная металлическая труба выходила из недр фабрики, и, протянувшись сквозь всё поселение, уходила вдаль параллельно дороге, в том направлении, куда мы двигались. У ворот фабрики стоял шикарный дорогой автомобиль. Сомневаюсь, что он принадлежал кому-нибудь из местных жителей. На трубе, прямо у дороги, женщины разложили постиранное бельё – так оно быстрее сохнет. К одной из женщин мы и обратились с вопросом: «Где слоны?». В ответ нас пригласили поужинать, и, пока мы кушали, хозяева не только разыскали переводчика, но и нашли машину, чтобы довезти до слонов. Солнце должно было вот-вот скрыться за горизонтом, поэтому водитель старенького пикапа попросил нас поторапливаться – там в темноте ехать сложно, а ему ещё домой возвращаться. Неужели прямо в лес отвезут? Нет, на такое гостеприимные индонезийцы не способны. Нас отвезли в сторону от дороги на несколько километров. Здесь простые, ухоженные деревянные домики стояли на большом расстоянии друг от друга, и, что было уже непривычно, не были соединены сетью электропроводов. Нас высадили у одного из этих домиков, познакомили с хозяйкой, и оставили ночевать у неё.
Проснулись мы на рассвете. С крыльца было хорошо видно, что плантации совсем рядом – сквозь жидкую джунглевую растительность просматривались раскидистые листья масличной пальмы, терявшиеся в дымке утреннего тумана. Никаких признаков присутствия слонов не было. Вооружившись фотоаппаратом, мы отправились в направлении того, что когда-то можно было назвать джунглями. Сейчас это было заболоченное редколесье. Клочки тумана цеплялись за высокие кривые пни и тоненькие веточки молодых деревьев, но не находя надёжной опоры, неизбежно рассеивались под натиском нового тропического дня. Одно особенно упорное туманное облачко привлекло моё внимание – оно никак не хотело расставаться со своим участком болота. Внимательно вглядевшись в серую дымку, я начала различать очертания пней и коряг… а за ними… Серо-коричневый гигант стоял на границе леса и болота. Это был НИЧЕЙ слон. Сам по себе слон.
– Дима! Вон он! – воскликнула я, и тут же зажала себе ладошкой рот – кто знает, как хорошо слоны слышат… Вон у него какие уши большие. Не такие большие, как у африканского слона, но всё равно большие.
– Подойдём поближе.
Мы подошли к слону метров на тридцать. Дальше болото переходило в разряд труднопроходимых, и потому мы решили отправить Диму в это болото с фотоаппаратом, а я, пользуясь «слабостью» своего пола, осталась сидеть на кочке и наблюдать издалека.
Пока мой муж, проваливаясь по колено, пытался незаметно подойти к слону, тот не обращал на него никакого внимания – вырывал хоботом болотную траву и засовывал её себе в рот. Но стоило Диме начать фотографировать, как объект фотосъёмки перестал жевать, повернулся на звук, издаваемый затвором фотоаппарата, и, широко раскрыв рот, начал махать хоботом вверх-вниз. Это приветствие или угроза? Дима, видимо, расценил это, как проявление слоновьего почтения к своей особе, и продолжил фотосессию.
Всецело поглощённая созерцанием, я не сразу заметила человека, шагавшего к нам по болоту со стороны посёлка. Я продолжала смотреть на слона, когда за моей спиной раздалось:
– Это последний дикий слон на Суматре.
– Как последний? Мы слышали, их здесь одиннадцать было, – ответила я, поворачиваясь к собеседнику.
– Было. Некоторые умерли, некоторых забрали в резерваты. Ещё одного приручили местные жители, – сказал индонезиец лет сорока, стоявший в трёх шагах от меня. Ему явно редко приходилось говорить по-английски, так как он делал большие паузы между словами.
– Нам очень жаль.
– И мне очень жаль. Я должен следить за слонами – это моя работа. Но видите – он указал рукой на просвечивающую стену леса – нет джунглей, нет слонов. Всё вырубили. Правительство. Только о деньгах думают.
– Давно вы здесь работаете?
– Давно. При мне здесь ещё четырнадцать слонов жило на воле. Много животных, птиц. Лес был хороший. Сейчас что? Леса нет, зато люди из кабинетов могут на дорогих машинах ездить – мужчина грустно усмехнулся – какое им дело до слонов?
Я сразу вспомнила об автомобиле, стоявшем у ворот фабрики.
Дима как раз выбрался из глубокого болота, и, очищая кроссовки от налипшей грязи, выслушал краткий перевод этого разговора. Прыгая по кочкам, мы втроём вернулись в посёлок. Решили сразу скинуть фотографии на ноутбук, чтобы показать их местному лесничему, и, заодно проверить, насколько удачны полученные кадры. Кадры были хорошими. Больше не будем беспокоить слона. Так как компьютер в этих краях оказался большой редкостью (по причине отсутствия электричества), вокруг нашего ноутбука сразу собрались все, кто оказался поблизости. Я запустила слайдшоу отобранных фотографий с Алтая, которые мы специально взяли с собой, чтобы показывать снег людям, никогда его не видевшим. Глядя на фотографию озера, за которым просматривались заснеженные горные вершины, я сказала:
– Вода здесь очень чистая, но купаться нельзя – я пробовала.
– Крокодилы? – спросил лесничий.
Мы с Димой захохотали, и все кто сидел вокруг ноутбука начали смеяться. Видимо, индонезийцы тоже считают, что горные морозостойкие крокодилы – это весело.
В тот же день мы вернулись на трассу. Настроение было не очень хорошее. Меня не покидали мысли о нашей общечеловеческой безответственности, приведшей к массовой гибели слонов и других животных. Чья-то жадность, чей-то страх и нежелание большинства думать самостоятельно стали причиной того, что творится сегодня на Суматре. Миллионы людей по всей планете сейчас делают свой вклад в эту катастрофу – покупают шампуни, косметику или автомобильные присадки, в основе которых лежит пальмовое масло, ради которого и были погублены некогда прекрасные джунгли Суматры.
В скоре мы узнали о другой проблеме, вызванной вырубкой джунглей. На трассе нас подобрал водитель, направлявшийся в город Сиболга, что расположен недалеко от озера Тоба, а значит, легендарное озеро всё же войдёт в наш маршрут. Дорога заняла более десяти часов. По пути мы несколько раз останавливались, чтобы заправиться и перекусить. Нас очень удивил и порадовал природный дизайн одного из придорожных кафе, куда водитель завёз нас поужинать поздно вечером. Кафе располагалось в большой деревянной хижине. Поверхности стволов и веток деревьев, использованных в строительстве, намеренно были грубо обработаны, а после покрыты олифой. Заметив, что мы внимательно рассматриваем интерьер, к нам подошёл полный индонезиец, сидевший до этого у стойки бара:
– Вам нравится дизайн?
– Да, очень нравится.
– Я сам здесь всё придумал. Я – хозяин кафе.
– Красиво. Дерево – отличный материал. Не сравнить с бетоном, из которого здесь почти всё построено.
– Да. И мне не нравится бетон, но фундамент, всё же, пришлось заливать цементным раствором – не нашёл альтернативы. Если бы можно было его чем-нибудь заменить… Знаете откуда эта древесина?
– Из окрестных джунглей, наверное?
– Какие джунгли? Здесь пальмы одни. Сейчас на Суматре древесина очень дорогая, так как леса почти не осталось. Я заказывал материалы из Новой Зеландии! Представляете, все эти деревья выросли в Новой Зеландии! – мужчина рассмеялся. – И доставить их сюда оказалось дешевле, чем покупать местную древесину.
– Нет. Не представляем.
Совсем не представляем, как можно довести страну до такого. Видимо, решения о вырубке джунглей принимали не индонезийцы. Под чьим же игом сегодня Индонезия? Россия – ты счастливейшая из держав, так как с твоей необъятной тайгой, охраняемой кровожадными мошками и комарами, лесорубы ещё не справились. Мы видели на российских трассах десятки гружёных лесовозов, слышали, что лес этот продают китайцам. Теперь мы видим, к чему приводит бесконтрольная вырубка леса. Остановитесь! Или вы хотите, чтобы ваши внуки покупали древесину в Новой Зеландии? А в ответ – тишина. Не слышат. Жужжание бензопил заглушило мой голос. Грустно.
30 декабря мы оказались в Сиболге – большом, шумном городе, изобилующем протестантскими церквями и рынками. Так как в этой части острова христианство одержало верх над исламом, употребление алкоголя здесь не считалось грехом, и подвыпившие горожане, видимо, разминаясь перед праздником, часто устраивали потасовки возле местных забегаловок. Время было послеобеденное, а мы ещё даже не завтракали… впрочем, мы к такому графику питания уже привыкли. Купив на рынке немного овощей, мы отыскали поблизости церковь и постучали в первую попавшуюся дверь. Оказалось, это был вход в учебный класс воскресной школы. Напротив входа, прямо над школьной доской висело изображение Иисуса Христа. Диме часто говорили, что он похож на Иисуса, но такого портретного сходства я не ожидала. Точная копия – лоб, нос, причёска, борода и цвет волос – как будто картину писали именно с него. Мужчина, открывший дверь, уставился на Диму. Оглянулся на картину, и снова уставился на Диму.
– Здравствуйте, мы путешественники из России, можно у Вас нашу еду приготовить? – спросила я.
Мужчина перевёл на меня взгляд, как будто только что заметил моё присутствие.
– О! Но у нас нет кухни… Здравствуйте. Конечно, здравствуйте. Да, можно приготовить еду. Я… У меня… пойдёмте со мной, – с этими словами мужчина вышел на улицу, и, постоянно оглядываясь на Диму, повёл нас вниз по улице, приговаривая: – Рядом, здесь рядом.
Он привёл нас к себе домой.
– Вот кухня. Завтра большой праздник… Можете остаться у меня. Встретим новый 2008 год вместе… Здесь и рынок рядом… Оставайтесь… Будет весело.
Посовещавшись, решаем погостить у нашего нового знакомого пару дней – всё равно в городе, в преддверии праздника, слишком много пьяных людей, лучше пересечь оставшиеся километры утром 1 января – все будут спать, и мы ни у кого не будем вызывать нездорового интереса. Обитатели этого дома старались не мешать нашему отдыху, и почти не встречались нам на протяжении этих двух дней. Нам отвели уютную гостиную на первом этаже под спальню, и широкую веранду – под столовую, где мы часто пили чай, сидя на плетёных из бамбука стульях за маленьким круглым столиком. В эти минуты на нас приходили полюбоваться соседи и друзья хозяина. Самые тактичные, заглядывая на веранду, стояли на ступеньках и приговаривали: «So beautiful, so beautiful…», («такие красивые…»), женщины посмелее, подходили и прикасались к моим рукам и браслетам с теми же словами. Диму трогать никто не рисковал, но смотрели на него гораздо внимательнее, чем на меня. Видимо, кто-то подозревал, что он – законспирированный Иисус – пришёл проверить, как себя ведут правоверные христиане. Мы никак не реагировали на такое поведение местных жителей. Я приходила в замешательство и просто не могла подобрать слов, чтобы объяснить людям, что никакие мы не «beautiful» и не надо так на нас смотреть, а «Иисус» молчал по причине незнания английского.
Большой рынок, находившийся в десяти минутах ходьбы от дома, где нам предстояло встретить новый год, производил удручающее впечатление. Огромные площади были завалены органическим и строительным мусором, прямо на мусор были положены доски, на них сидели продавцы и лежал на аккуратно расправленных полиэтиленовых пакетах, товар. В основном – местные овощи и фрукты, а также разноцветные праздничные дуделки-вувузелы. Лишь в тех местах, где мусор был сложен в кучи, продавцов не было, так как вонь вокруг этих куч стояла невыносимая. Купив два килограмма самых дешёвых фруктов, выглядящих как красно-коричневые яйца, покрытые змеиной чешуёй, и уже прозванных нами в Таиланде «драконьи яйца» (впоследствии, правда, по этическим соображениям, Дима их переименовал в «драконовы яблоки»), мы поспешили убраться с территории зловонного рынка.
Новый год мы встречали в мире грёз. Хотелось забраться в царство Морфея поглубже, чтобы не слышать пьяных криков на улице и жутких звуков, издаваемых дуделками, которые тысячи индонезийцев привели в действие по всему городу, как только солнце, в последний в этом году раз, скрылось за горизонтом. Даже у качественных дуделок звук был неприятный, что уж говорить о бракованных экземплярах, которые, иначе, чем, извините, «перделки», не назовёшь. Дудели и… издавали другие звуки они всю ночь. Утром Дима сказал, что в полночь нас заходил поздравить хозяин дома. Я этого не помню. Значит – спала. Надо же…
Около семи утра мы собрали рюкзаки, оставили под искусственной ёлочкой в гостиной олимпийский рубль с запиской: «Спасибо вам! С Новым Годом!» и отправились к выезду из города. Автостопом и пешком мы добрались до знаменитого озера Тоба за один день. Как и ожидалось, природная красота побережья была погребена под бетонными причалами и массивными асфальтированными набережными, с которых невозможно было спуститься к воде. Озеро грустно выглядывало из-за кирпичных стен кафе, ресторанов и отелей. Страшная какая-то сказка. Мы решили пройти километров двадцать вдоль побережья, и, если в пейзаже ничего не изменится, сразу возвращаться назад, и брать курс на остров Ява. Когда проголодались, обнаружили, что цены в округе туристические – то есть раза в три-четыре выше, чем в Сиболге. Только на быстрозавариваемую лапшу и куриные яйца цены были нормальные – видимо, туристы такое не едят. Закупив лапши и яиц, мы пошли вверх по ручью – вдоль бетонного жёлоба, направлявшего к озеру поток прозрачной воды. Ручей привёл нас на склон холма. По дороге мы видели помойку, куда продавцы фруктов выкидывали гнилые манго. У помойки дежурила стая обезьян. Димой они были определены, как макаки, мною – как мартышки. Дима утверждал, что мартышки в этих краях не водятся. Посмотрев, после, в Интернете, чем отличаются макаки от мартышек, я обнаружила, что он был прав. Склон, по которому мы поднимались, к счастью, был достаточно крут, а потому – редко посещаем местными жителями. Наверх вела одна узкая тропинка, по ней мы и пошли искать удобное место у ручья, где можно было бы на костре сварить нашу лапшу с яйцами. Место нашлось очень живописное. Поваленные стволы деревьев укрепили склон, и вода, перекатываясь через них и падая вниз, вымыла небольшое ущелье, прикрытое сверху буреломом. Получился водопадик, который так нам понравился, что мы решили остаться в этом месте на пару дней. Потратив часа три на сооружение из камней горизонтальной поверхности под наше временное жилище, а потом ещё час на то, чтобы натаскать листьев и травы на эту каменную площадку для придания ей мягкости матраса, мы наконец-то принялись за постройку печки для нашей тарелочки. Уже на этой стадии приготовления ужина, с окрестных деревьев стали доноситься возбуждённые голоса макак, скрывавшихся в листве. Когда мы разожгли костёр и стали распаковывать лапшу, обезьяны показались из засады. Их было не меньше двадцати. Молодёжь пыталась подобраться поближе, но взрослые бдили – отгоняли любопытных юнцов обратно – видимо, здесь, как и в Камбодже, с обезьянами-воришками борются при помощи рогаток, и старшие это знают. Ведь ближе, чем на пятнадцать метров, малышей к нам так и не подпустили. Хорошо. Этого расстояния как раз хватает, чтобы наблюдать за поведением симпатичных приматов, и не рисковать имуществом. Помню, как-то в Камбодже Дима нёс пакет с бананами, а наглый макак подбежал, схватил пакет за ручки, и давай тянуть на себя. Дёргает, огрызается. Но Дима оказался сильнее, и отбил-таки наши бананы. А другая симпатичная обезьянка подкралась тогда ко мне, и, шлёпнув по плечу, попыталась отобрать тот банан, который я ела. Я прочитала ей лекцию о чести, морали и правилах приличия и отдала половину своего банана. Так что, помня о нравах азиатских приматов, мы всё же связали на ночь все свои вещи растяжками от палатки, и даже кроссовки привязали шнурками к рюкзакам – чтобы не бегать завтра по джунглям в их поисках.
Два дня нас никто не беспокоил. Только макаки приходили посмотреть, как мы едим. Дима совершал вылазки в лес, часами пропадал в джунглях с фотоаппаратом, пока я слушала журчание ручейка и рассматривала камни и деревья вокруг нашей стоянки. Утром третьего дня до нас добрались туристы. Первым из кустов, где проходила тропинка, выбежал мальчик-индонезиец, лет десяти, со счастливой улыбкой на лице. Заметив нас, он остановился, улыбка сменилась открытым от удивления ртом. Всё ясно. Нам пора уходить. За спиной мальчика, один за другим, появились остальные участники похода – взрослые и дети. Когда группа насмотрелась на нас, стоящий ближе всех мужчина подтолкнул мальчика вперёд, и туристы продолжили свой путь. Видимо, где-то выше по тропе, они пересекли наш ручей, так как вода в нём вдруг стала очень мутная. Мы быстро собрались, и отправились в обратный путь.
<-- Предыдущая страница --- | --- Следующая страница -->
|
