| Наутро, позавтракав с хозяевами, мы начали собираться в путь. – В прошлом году я подвозил на машине одного парня из России. Он тоже путешествовал без денег, и сказал мне, что таких, как он, очень много. Вы же знаете, что вы не одни такие? – спросил меня седобородый хозяин. – Конечно, нас много. Но у всех нас разные цели. Внешне, мы похожи – рюкзаки, пыльная одежда в заплатках, пустые карманы. Но каждый из нас уходит из дома по собственным причинам. И эти причины делают нас совершенно разными. Думаю, именно поэтому наши пути редко пересекаются. Что нас объединяет, так это зависимость от вас – добрых людей. Спасибо Вам ещё раз. За ночлег, еду, и за то, что подвезли нашего земляка. – Да, на здоровье! Доброго пути! Мы пошли по тропинке, идущей вдоль садов параллельно шоссе. На низком каменном заборе, отделяющем тропинку от фиговой рощи, под раскидистым деревом, лежали две переспелые фиги. Похоже, они только что упали с дерева, так как ни один муравей ещё не добрался до них. – Дим, эти фиги не за забором и не на дереве. Значит, они ничейные, – сказала я, протягивая руку за ближайшей аппетитной фигушкой. – На этот раз, я даже не собирался взывать к твоей совести. Знаю, что это бесполезно, – ответил Дима, стирая пыль с нежной бордово-коричневой кожицы второй фиги. О! Какие это оказались фиги! Ничего более вкусного я не способна вообразить. Они были той самой идеальной степени спелости, в которой, видимо, предполагалось им быть съеденными Адамом в Эдемском саду. Это были две неповторимые фиги, эталон вкуса, пища богов. – Дим, вот скажи, почему, когда мы с тобой были правильными членами общества, ходили на работу и получали зарплату, мы ни разу не пробовали ничего столь же вкусного? – спросила я, продолжая идти вдоль забора, внимательно всматриваясь в каждую тень от камня, надеясь заметить там ещё хотя бы одну фигу. – Потому что мы тогда были сытыми, – ответил Дима, также внимательно глядя на забор. – Мы и сейчас сытые. Мы ещё ни разу в арабских странах без ужина не остались. – Чтобы ощутить истинный вкус жизни, необходимо жить. А что мы делали в городе? Ели, спали, ходили. А жить – как-то не успевали. Сегодня мы живы. И это всё, что у нас есть. – Мы и сейчас едим, спим и ходим. Но это получается как-то само собой. Мы для этого ничего особенного не делаем… – Только попрошайничаем, иногда… – добавил Дима. – Неправда, я никогда не попрошайничаю. И вообще, я вот-вот открою какую-то тайну мироздания, так что не перебивай… – Скажи, до того, как Ньютон открыл закон всемирного тяготения, яблоки падали с яблонь, или нет? – Падали. Но никто не обращал на это внимания. – Ну и что? Яблоки-то падали и будут падать. Зачем тебе открывать законы мироздания? Они и так все в твоём распоряжении. В описании законов мироздания находят утешение те, кто ищет оправдание своим постным будням. Помнишь их любимую пословицу: «Не мы такие, жизнь такая». А нет бы отказаться от той иллюзорной опоры, за которую они так крепко держатся, расправить крылья, познать полёт. Вот так и рождаются философские трактаты… Я – есть. И это всё, что у меня есть! И большего не нужно. И большего не существует. Оставшиеся до Мёртвого моря 32 километра мы проехали автостопом. Указывая на бежевую полосу пустыни на противоположном берегу моря, водитель сказал: – Там Палестина. – Правда? А мне казалось, что где-то там находится Иерусалим. То есть, мне кажется, что это Израиль. – Ответила я. – Мы никогда не говорим «Израиль». Там – Палестина, а евреи – захватчики, оккупировавшие земли Палестины. Спросите любого иорданца, он ответит вам то же самое. Нет такой страны – Израиль. Ну нет, так нет. Почему только эта «несуществующая» страна путешественникам столько хлопот доставляет? Не мог что ли Израиль «несуществовать» в каком-нибудь другом месте? Не на самом въезде в Африку. Ну да ладно, до проблем с Израилем у нас ещё есть несколько недель. Не тратя силы на бесплодные опасения на счёт предстоящей переправы на Синайский полуостров, мы предпочли полноценно насладиться тем, что имеем сейчас.  А именно – восхитительным видом из окна автомобиля. Справа от нас, покрытое мелкой рябью, сияло на солнце ослепительно синее Мёртвое море, а слева тянулись бесконечной стеной желто-бежевые утёсы песчаника… Однообразные, пустынные… Жёлтый, бежевый, жёлтый, бежевый, бежевый, зелёный… Зелёный? На высоте ста – ста пятидесяти метров над нами промелькнул оазис. «Лена! Я хочу туда! – воскликнул против своего обыкновения Дима. – Ты видела? Там такие пальмы! Давай выйдем!». Водитель удивлённо оглянулся на нас: – Что вы говорите? – Мой муж восхищён оазисом. Мы, пожалуй, выйдем здесь. Никогда прежде в оазисах не были. Заберёмся наверх, посмотрим что там. – Там просто пальмы. Что там смотреть? – спросил водитель, мягко нажимая на педаль тормоза. – Если нам не понравятся просто пальмы, то мы пойдём купаться в просто море. – О! Это не просто море! Это Мёртвое море! Самое солёное в мире! – Одно из самых солёных, – поправила я водителя. – Всё равно очень-очень солёное. Там даже рыба никакая не живёт. Если вы искупаетесь в нём, то будете с ног до головы покрыты солью. Подождите, я вам пресной воды дам, помоетесь потом после купания, а то все белые будете. Машина остановилась, водитель снабдил нас обещанной водой, и, в довесок, двумя бутылками арабской кока-колы и двумя арабскими шоколадками, после чего, пожелав нам доброго пути, поехал по своим делам дальше. Мы же, с трудом упаковав новые бутылки в мой рюкзак (там уже лежали четыре полные полторашки воды), полезли в гору. Добравшись до первых пальм, одна из которых была метров 20 в высоту, я рухнула в изнеможении. Нужно было перевести дыхание. В голове навязчиво крутились арифметические расчёты: «Пять умножить на полтора будет семь с половиной литров воды… плюс литр колы, получается восемь с половиной. Плюс двести граммов шоколада и два кило фиников, будет десять килограммов, семьсот граммов. Ух, как же это много». Пока я отдыхала, развалившись на камнях, Дима добрался до середины оазиса, где обнаружил удобную горизонтальную площадку, бросил там свой рюкзак, и пошёл спасать меня. Я же в это время изучала местную фауну, представленную, преимущественно, обыкновенными мухами, как две капли воды похожими на комнатных мух (вид Musca domestica). Как сложилось исторически то, что именно этот вид насекомых стал доминировать в пустыне, мне не известно. Но факт бесспорный - ни комаров, ни мошек, ни тараканов здесь не было. Были только мухи. Видовое однообразие компенсировалось численностью популяции. В результате эксперимента я узнала, что если лежать на песке неподвижно, то мухи обнаружат тебя в считанные секунды, и вскоре покроют всё твоё тело чёрным шевелящимся слоем. Также в процессе этого эксперимента выяснилось, что данный вид мух, который я окрестила «муха пустынная», предпочитает ползать, а не летать. Что, очевидно, вызвано постоянными сильными ветрами в этих краях. Если муха пустынная расправит свои крылья во время ураганного порыва ветра, то домой ей придётся потом топать несколько месяцев… Мой эксперимент был бестактно прерван Димой, который отряхнул меня от густой смеси мух и пыли, забрал рюкзак, и пошёл наверх. Я поползла за ним. Оазис оказался образцовым.  Полсотни финиковых пальм облюбовали склон, в центре которого бил маленький родничок. В тени пальмовой рощицы родничок растекался по глинисто-песчаной почве большим тёмным пятном, но выбравшись из-под полога спасительной тени, тут же испарялся. Я принялась копать пруд посреди мокрого пятна, и обнаружила на глубине десяти сантиметров сюрприз: сине-фиолетового краба. Вот уж кого не ожидала здесь встретить! Краб осуждающе посмотрел на меня, погрозил клешнёй и ушёл копать себе новую норку. Мой пруд (объёмом чуть больше ведра) быстро заполнился чистой прохладной водой. Чем ни чудо: тишина пустыни в сочетании с неиссякаемым источником пресной воды! Нижние пальмы надёжно скрывали стоянку за своими пышными шарообразными кронами, чем обеспечивали нам полную изоляцию от цивилизованного мира. Мы поставили палатку и отправились исследовать окрестности. Вскоре оазис преподнёс нам очередной сюрприз: финиковые пальмы вовсю плодоносили!  В густой кроне не сразу удалось рассмотреть развесистые метёлки с гроздьями маленьких коричневых фиников. Эти дикие финики имели раз в десять меньше мякоти, чем покупные, зато были слаще и ароматнее. Итак, мы имеем тишину пустыни, пресную воду и весь урожай фиников этого оазиса, плюс панорамный вид на Мёртвое море!  Это же чудо в квадрате! Лагерь не был виден с дороги, но пара путешественников, купающихся в море, могли бы вызвать чей-нибудь нездоровый интерес, а потому водные процедуры переносились на первую половину ночи. Едва солнце опустилось за горизонт, мы пошли купаться. По пути вниз, Дима неожиданно остановился, и подозвал меня: – Смотри, там костёр! – он указал на одинокий огонёк. Костёр горел в ста метрах от нашей палатки, но был скрыт от неё холмом, поэтому мы и не заметили его прежде. – Может другой путешественник? – Возможно. Но я там не вижу никого. – А вдруг, он тоже купаться пошёл? А костёр оставил. Может, у него там котелок рядом стоит. Посмотри внимательнее. – Нет там котелка. Ладно, пойдём купаться. Завтра разберёмся. Минут через десять мы уже стояли на берегу моря. Вдоль уходящей за горизонт береговой кромки сияла в лунном свете белая полоса соли. Все камни на расстоянии четырёх метров от воды и ближе, были покрыты толстой соляной коркой, из-за которой валуны походили на гигантские кочаны цветной капусты. В некоторых местах соль свисала с каменных выступов ровными рядами белоснежных сосулек. Одна из этих сосулек поедет с нами дальше – отныне мы будем ею солить наш рис. Я осторожно опустила руку в воду. Тёплая… и какая-то маслянисто-густая… Дима разделся и пошёл проверять дно. – Ну как? – спросила я. – Камни. Здесь глубоко, я уже до дна не достаю. – Да ладно, ты дальше пройди. – Нет дна уже, как я пройду? – Ну ты же стоишь на дне сейчас! – я не могла понять, почему Дима, зайдя в воду лишь по грудь, не хочет идти дальше. – Не стою я на дне. Смотри! – с этими словами Дима лёг на живот и поднял в воздух руки и ноги. Казалось, что он лёг животом на какой-то камень, лежащий в двадцати сантиметрах под поверхностью воды, и разыгрывает меня. Но тут он начал грести руками и поплыл, а ноги продолжали висеть в воздухе. Удивительное зрелище, противоречащее законам гидростатики и гидродинамики… То есть сложившемуся в моей голове представлению о действии этих законов в условиях купания человека в воде. Законы, разумеется, действовали безупречно. В порыве исследовательского энтузиазма я ринулась в воду, и, не ныряя с головой, сделала несколько гребков брассом. Плыть получалось значительно медленнее, чем обычно, к тому же ноги почему-то совсем не встречали сопротивления. Поняв причину этого, я расхохоталась – мои ноги усердно пинали воздух. Плотность воды была столь высока, что тело не погружалось в неё на привычную глубину – оно лежало практически на поверхности. Я отплыла от берега, и придала телу вертикальное положение – в пресной воде при этом нельзя выдыхать весь воздух – скроет с головой. Здесь же я свободно дышала, причём даже на выдохе не погружалась в воду глубже, чем по грудь. Какое поле для экспериментов! Я изучала взаимодействие своего тела с непривычно плотной средой, и так увлеклась, что опустила левую половину лица под воду. О! Какая боль! Я подумала, что только что лишилась левого глаза. Зажмурившись, я, по привычке взбивая воздух над поверхностью моря ногами, кролем поплыла к берегу – нужно было срочно промыть глаз пресной водой, которую мы предусмотрительно прихватили из лагеря.  Лишь выбравшись на сушу, я поняла, что у меня страшно щиплет не только глаз, но и все мои многочисленные царапины. Ну и ладно! Говорят, морская соль – полезная. Если не врут, то мои раны от этого быстрее заживут. Мы отмылись от соли и осторожно поднялись к своему оазису. Костёр за холмом всё ещё горел, но людей видно не было. Хорошо, что мы огня не разводили – благодаря этому наш лагерь был совершенно не различим под покровом ночи. Даже если наши невидимые соседи надумают нас навестить, до рассвета они нас не найдут. Забравшись в свои потрёпанные спальники, приобретённые когда-то, словно в прошлой жизни, в холодном Тибете, мы уснули. С первыми лучами солнца Дима отправился на разведку. Результаты осмотра местности обескураживали – никаких человеческих следов в районе вчерашнего костра не обнаружено, но сам костёр всё ещё горит. Мы назвали это чудо «вечный огонь», и вскоре приспособили его для готовки. «Вечный огонь» представлял собой упавшую финиковую пальму, которую уже несколько месяцев медленно пожирало пламя, оставляя на месте сгоревшего конца тонкий слой пепла. Со стороны это выглядело, как гигантская тлеющая сигарета, лежащая на песке. Возможно, пальма упала во время грозы и загорелась от удара молнии. Но это не важно. Важно то, что теперь у нас была тишина, питьевая вода, финики, вид на море, да ещё и костёр, не требующий кострового!  Это уже чудо в кубе! Когда мы хотели попить горячего чая, я наливала в котелок воду, и подвешивала его над горящим концом пальмы. Так как пламя было небольшим, на то, чтобы вскипятить литр воды, уходило около часа. Но этот час можно было провести где угодно – «вечный огонь» не нуждался в человеческом вмешательстве. От нас требовалось лишь вовремя снять котелок и засыпать в него заварку. За те трое суток, что мы провели в этом пятизвёздочном оазисе, пальма прогорела всего сантиметра на три. То есть сантиметр в сутки. След от пепла сгоревшей части был метров восемь в длину. Восемьсот суток? Если пальма начала гореть с начала ствола, выходило, что она горит уже больше двух лет. И, судя по оставшейся части, будет гореть ещё года полтора. На четвёртый день к нам пришло стадо коз, которые слопали все опавшие финики, оставив вместо них множество какашек. Пока я подметала от этого удобрения нашу полянку, Дима заметил пастушка, внимательно наблюдавшего за мной из-за скалистого гребня. Где один пастушок, там может быть и второй, и третий… Это был верный знак, что нам пора уходить. За полчаса мы собрали рюкзаки, попрощались с «вечным огнём» и родничком, поблагодарили оазис за гостеприимство, и отправились на дорогу.
<-- Предыдущая страница --- | --- Следующая страница -->
|
