Маугли
Когда в очередном диалоге зашла речь о детях, об их воспитании, я знал только, что в данном вопросе я слабо подкован, и подозревал, что это к лучшему. В каждом народе во все времена сказано было о детях немало, однако сложившийся в итоге педагогический подход работает явно не в нашу пользу. Полагаю, основная цель общеобразовательной системы сделать ребенка удобным: миром людей правит бизнес, а именно предсказуемый обыватель обеспечивает стабильную прибыль при минимальных вложениях и рисках. Мотивы верха известны, при этом народ за века отстоял своё право… только на труд. И всё же отыгрывать старый надежный сценарий согласен не каждый родитель, впрочем, как и ребёнок.
Поиск альтернативы – занятие увлекательное; я видел много людей, устремившихся к свободе, красоте, равенству и братству; в результате, почти все они увязли все в той же социальной рутине, а их дети получают обычное воспитание, как залог постоянства в круговороте вещей. Обычное дело: отправившийся в прекрасное будущее путник плутает в противоречиях собственного ума; даже если какая-то угодившая в голову идея воистину прогрессивна, её не может удержать социально обусловленная мысль, которая функционирует в узких пределах и всё возвращает «на круги своя». И в то же время сама Причина нашего бытия – Основа всего существующего – вполне способна и без наших потуг оправдать себя в каждом появившемся на свет младенце.
Пытаясь сказать об этом Лене, я был, очевидно, недостаточно удачлив, подбирая слова. Лена устала меня слушать. Я её понимаю – мы 14 лет вместе, и мне уже трудно поведать ей чего-то нового. Но что ещё хуже – я не умею доходчиво выражать свои мысли, ведь последних много лет я практиковался в чем угодно, только не в разговорах. Чтобы внести в тему складную ясность, Лена, как обычно, обратилась за помощью к интернету: зачитала мне короткие статьи, решительно указывающие на важнейшую роль общества в формировании сознания ребенка, и многозначительно вздернула бровь. Что тут скажешь? Интернет и умен, и силен, изобилен картинками, и если однажды случается, что личный опыт не соответствует информации с экрана смартфона, зачет идет все же в пользу последнего.
Даже те, кто не читал Редьярда Киплинга, скажут вам, кто такой Маугли. Вскормленное дикими зверями, лишившееся человеческого общества дитя, возмужав, обладает вполне человеческим разумом, и если чем и отличается от других двуногих, то разве что в лучшую сторону. Окруженный животными Маугли не пал на четвереньки, а действует, гордо расправив плечи, как велит его натура: смелый, благородный, находчивый, он был рожден человеком, и этого ничто не могло изменить. Однако информационная пирамида заботливо оберегает нас от подобного рода заблуждений: реальные истории утерянных в природу детей выглядят не столь привлекательно. Лена с выражением читала мне, как изъятым из леса чумазым найденышам пытались вернуть человеческий облик, но они лишь выли, рычали, кусались и даже отдаленно не напоминали представленного Киплингом героя. Все очевидно – хрупкие признаки нашего вида возможно вынянчить лишь в надлежащей культурной среде, а всякое упоминание обратного, стоит списать на издержки мечтательных настроений ума.
Культурный облик «нашего» гражданина строится долго и стоит не дешево; появившийся на свет ребенок не спешит познавать социальную мораль. Повсеместно возрастающие расходы на детей все трудней покрыть родительскими средствами, которые в основном (и всё с большим аппетитом) съедает длительный и нудный образовательный процесс, но даже при самых интенсивных вложениях в учебу, достигнувший половой зрелости учащийся, как правило, остается беспомощным и ещё долгое время продолжает существовать за счет родительских средств. Но меня «удивляет» вовсе не это. Рядом с нами живут существа (которых по большому счету никто не замечает) из тех же плоти и крови, чьи врожденные навыки стабильны, эффективны, полезны, а их фантастически быстрая обучаемость, не требует колоссальных вложений и даже внимания со стороны. Попробую пояснить вышесказанное небольшой историей.
Не столь важно как мы оказались в тайге. Как и всяким другим лесным жителям, нам пришлось столкнуться с определенными трудностями, и, упреждая самый задаваемый вопрос, отвечу сразу – это не медведи. Гораздо более мелкий зверь создал для нас проблему. Мыши. Под «мышами» я подразумеваю многочисленную армию разношерстных грызунов плотно заселяющих каждый участок леса. В отличие от медведей, предпочитающих уединение и тишину, местные «мыши» проявляли себя активно и самым бессовестным образом. В борьбу с ними мы ввязались не сразу, сначала пробовали как-то «договориться», но наша терпимость привела лишь к тому, что грызуны окончательно распоясались, и нам пришлось от них попросту защищаться. Мы опробовали различные способы сдерживать их натиск, Лена даже собственноручно изготавливала ловушки различных конструкций; в итоге из всего перепробованного самым эффективным оказались коты. Пара способных котов-охотников быстро и тихо наводила в округе порядок, и на наших вещах переставали появляться дыры, а на грядках мирно зрел урожай.
В том году я остался в лесу один, Лена предпочла выражать себя в городе. Старых котов забрала тайга ещё в прошлом сезоне; я взял им на замену маленького котенка в близлежащей деревне. Бывшие хозяева окрестили котёнка Персиком за соответствующий окрас; я не стал менять ему кличку, посчитав вполне подходящей: ведь в прошлый раз нам от тех же хозяев достались питомцы с именами индуистских богов. Котёнка пришлось забрать от матери немного раньше, чем хотелось бы, лишив законной порции материнского молока, но он был бодр и полон оптимизма, и я не сомневался, что его удастся выкормить.
Суровая перспектива тайги Персика не смутила, перемены он принял просто, как очередную игру. Выслеживал в траве воображаемую дичь, отважно сражался с ветками и камнями, а если фантазия являла врага покрупнее, резво бросался прочь под кусты. Прошло совсем немного времени и Персик показал себя в деле. Я выполнял какую-то работу, когда случайно заметил, как он припал к земле, и осторожно крадется, всецело захваченный чем-то в траве. Такое мне уже приходилось видеть: я был почти уверен, что мой котенок выследил грызуна. Оставив работу, я стал наблюдать; увидеть первую охоту кота – удача, после можно с уверенностью сказать: боец это, или бесполезный «мусик-пусик». Весенняя трава только-только показалась из-под земли, мне потребовалось лишь немного приблизиться, и сквозь голые кусты я мог хорошо различать действия обоих. Грызун оказался крупнее обычной мыши, он явно видел котенка, но скрыться не торопился; кроха-охотник не внушал серьезных опасений, и грызун лишь лениво увеличивал дистанцию между собой и подкрадывающимся объектом, попутно собирая что-то под опавшей листвой. Персик следовал за ним, неизменно прижимаясь к земле, и пару раз уже готов был выполнить бросок, но что-то его сдерживало; он видел добычу впервые и как будто по-своему взвешивал шансы. Тело его тряслось, то ли от страха, то ли от возбуждения, и я, видя соотношение сил, тоже не был уверен в успехе. Персик все-таки решился. Классическая атака: котенок перескочил пучок сухой травы, выбросив вперед передние лапы, и в следующий момент я уже видел, как его челюсти сжимают горло грызуна. Он поволок извивающуюся добычу в моем направлении, от натуги высоко задрав голову, но крепкий грызун вывернулся из захвата и пустился наутёк. Теперь он уже не сомневался, что нужно срочно спасаться бегством, но на деле обставить хищника в скорости едва ли возможно, грызун это знал, он пытался заскочить котенку за спину, чтобы уйти с поля зрения и тем самым выиграть решающее мгновение. Персику пришлось крутиться на месте волчком, прежде чем он смог ухватить беглеца. В этот раз он уже не пробовал бежать с мышью в зубах, как это делают взрослые коты, а отчаянно впился в живую плоть, налегая всем своим крохотным весом на жертву, и отпустил, только когда она замерла насовсем.
Персик знал, что делать. Очередной «осиротевший» котенок, в чьих действиях я наблюдал прирожденную точность. Его никто не обучал и не показывал примера, его лапы ещё не окрепли, он только начал есть твердую пищу, но на первой охоте его направляли инстинкты, возраст которых тысячи лет, и он одержал победу.
Прошло меньше месяца. Персик лишь немного подрос, но кормить себя мог уже сам, на кашу мою стал смотреть свысока, зато по утреннему холодку норовил пробраться в прогретый спальник. Когда мне потребовалось ненадолго отлучиться в деревню, я был за него спокоен – пару дней без людей в его жизни мало что изменят; однако в деревне я свалился с симптомами энцефалита, и мое возвращение отодвинулось на значительный срок. Я вспоминал Персика с грустью и чувством вины, не будучи уверенным, что когда-нибудь ещё его увижу. Когда вернулся к себе в тайгу, первым делом начал подзывать котенка. Кричал долго, но ответа так и не последовало. Чему удивляться? В тайге полно умелых хищников, и если наше присутствие сдерживало их на расстоянии, то стоило удалиться, и кольцо плотоядных понемногу начинало сужаться, пищевые цепочки восстанавливалась, и у маленького котенка не было шанса оказаться на вершине той пирамиды.
На следующий день я как обычно готовил обед на костре. Ещё вчера заметил, что наш участок выглядит вполне прилично: овощные грядки не тронуты, утварь в порядке; значит Персик, скорее всего, исчез недавно, а до этого исправно гонял грызунов. Жаль: совсем чуть-чуть меня не дождался. Дым от костра разносился по лесу, сообщая о присутствии человека, и каждая тварь в округе теперь знала о моем появлении. Я помешивал кашу, когда услышал, как кто-то мяукнул c противоположной стороны ручья. А через пару минут из кустов выскочил взволнованный Персик, он признал меня сразу, громко замурлыкал, и принялся радостно тереться о ноги. Первым делом я осмотрел его на предмет повреждений: обнаружил только несколько впившихся клещей за ушами. Потом предложил своей каши, над которой он как-то быстро заскучал. Весьма обрадованный моему появлению, он постоянно лез под ноги, и мурлыкал не замолкая. Я заметил, что Персик ощутимо прибавил в весе, а шерсть гладкая и блестит. Значит, питался хорошо.
Персик выжил. Один в тяжелой опасной среде. Никто не объяснял ему, малышу, что «не стоит совать пальчик в розетку», и глухая тайга не была его домом. Но меж тем какая-то загадка Природы – стержень его существа – безупречно направляла его, и он оказался способен противостоять недетским опасностям. Я невольно представлял, как он без меня днем отсыпался в укрытии, а по ночам подчиняясь голоду и инстинктам, тихо крался по холодной тайге, его чуткие органы чувств улавливали запахи и звуки, и он должен был безошибочно угадывать, несут ли они угрозу. Где-то рядом в темноте рыскали матерые звери, натренированные хищники с хорошим аппетитом, тайга принадлежала им, а он тут чужой и совсем один. Невероятно, но эта битва оказалась ему по плечу. И при этом он остался обычным милым котенком, который любит когда его чешут за ушком и всегда готов уютно свернуться на коленях клубком.
И вот в чем вопрос: почему котенок, лишившийся сородичей и своей обычной среды обитания, не потерял своё достоинство, а человеческое дитя в тех же обстоятельствах превращается лишь в жалкое подобие животного?
Наука отвечает на такие вопросы уверенно: мозг человека способен образовывать наибольшее количество изменчивых признаков, что позволяет адаптироваться в самом широком диапазоне условий, но при этом в нас заложен минимум жестких врожденных программ, соответствующий набор которых у других биологических видов является решающим. Другими словами, муха всегда будет биться в стекло, так как программа, определяющая её поведение, заставляет снова и снова лететь на свет. Человеку же при тех же затруднениях доступна масса вариантов: он может выйти в дверь, распахнуть окно, или же вовсе неспешно выпить чашечку чая, размышляя о тщетности всякого направленного вовне усилия. Однако не стоит забывать, что столь изящные способности сами по себе к извилинам не прилагаются, а требуют своевременной настройки. Именно поэтому мы должны держаться за «социальную форму движения материи», как за спасательный круг, иначе наши когнитивные функции будут слабее, чем у насекомых. Научное слово всегда весомо. Остается представить, как жировые клетки под чьей-то черепной коробкой, сплотившись идеей собственной безупречности, разъясняют нам и себе своё положении в объективной реальности.
Надо отметить, что и среди животных встречаются «маугли» – отдельные особи, не помнящие своего родства, чьи наследственные качества в силу каких-то причин в той или иной мере утрачены. Тут и в зоопарк идти не надо, возьмите все тех же котов, выросших в городских квартирах – они лишены возможности проявить себя как вид, и прозябают рядом с нами на правах плющевых игрушек.
Вот что действительно любопытно, почему Природа в случае человеческих «маугли» ВЫКИДЫВАЕТ НАШ МНОГОВЕКОВОЙ КУЛЬТУРНЫЙ ПЛАСТ, КАК НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮЩИЙ ЦЕННОСТИ, оставляя нам только жевательно-глотательные рефлексы, тогда как у всех остальных биологических видов приобретенные ПОЛЕЗНЫЕ КАЧЕСТВА ЗАКРЕПЛЯЮТСЯ и ПЕРЕДАЮТСЯ ПО НАСЛЕДСТВУ? Может все дело именно в полезности, а не в том, что наши «сложные» поведенческие шаблоны не вмещаются в геном? Или… Конечно, науке не все известно, и если даже где-то есть другие «маугли», так сказать не вписывающиеся в научную парадигму и счастливо живущие «вне закона» социальной среды, для образованного наблюдателя они не будут заметны, так как не имеют описанного учебниками лица. Есть и иная область ментальных исследований – эзотерическая, но тут и вовсе не все однозначно: область настолько тонка и обширна, что в ней, лишившись возможности опираться на привычные физические величины, легко теряется даже самый продвинутый ум. Впрочем, чего не скажешь об особого рода предприимчивых людях, сумевших превратить не поддающуюся анализу неосязаемую материю в вполне осязаемый материальный доход.
Своими наблюдениями я поделился с другом – практиком, философом, знатоком Писаний, и попутно задал простой вопрос: чем отличается окружение «маугли», от той же природной среды, питавшей великих отшельников, чье происхождение – загадка, но благочестие и заслуги освещены во многих источниках? Ведь странное дело: если «маугли» для нас – жертвы, и их безвозвратное одичание служит лишь подтверждением всей важности воспитательных процессов, то почему же этим отшельникам изоляцию в Природе и, как следствие, вакуум формирующей культуры общество засчитало исключительно в пользу? Друг ответил, что по преданию, просветленные существа, пребывающие в Духе на всеобщее благо, вдали от суетного мира, чьи аскетические подвиги поддерживают угасающий свет человечества, не были рожденными, а явили себя на грешную землю прямо из пространства. И, как впрочем, заметил, что в одном древнем тексте он встречал упоминание, что эгрегор любого вида животных превосходит отдельно взятого человека. «Животные всегда знают куда идти», - добавил он, - «и что делать». Если мистический образ явленных Бодхисаттв так и не принял в моих представлениях устойчивых очертаний, то с последними словами оставалось только согласиться.
Мой друг всего лишь цитировал наугад, предпочитая бесполезному научному заключению малопрактичный эзотерический текст, однако лучшего ответа я до сих пор так и не услышал. Большинство считало вопрос о подлинности человеческой природы излишне обременительным, а те немногие, способные к диалогу, крепко держались за теоретическую «мудрость», не подкрепленную живыми свидетельствованиями, и уж тем более личным опытом. Правда в том, что никто из нас не отслеживал процесс формирования человеческого существа (хотя бы одного, не говоря уж о статистике) вне социальной среды, но каждый спешит сделать вид, что такие примеры общеизвестны. Характерные черты далекого Маугли не отличаются постоянством, и преображаются ровно настолько, насколько требуют обстоятельства: найденный под кустами в лесу слабоумный, и наделенный космическими возможностями отшельник – один и тот же пугающий общество персонаж, ещё одна призрачная идея, прикрывающая тайну нашей истории.
Дмитрий Прадед
|
